Страна золота - века, культуры, государства

под своей эффективной властью. И с началом XV в. Мали стало терять контроль над одной областью за другой.

Вновь оживились моси: в 1400 г. их опустошительному набегу подвергся район озера Дебо во внутренней дельте. В наступление перешли и правители Гао. И с этого времени Мали в источниках — и местных и написанных иноземцами — упоминается чаще всего как цель и объект сонгайских военных экспедиций.

Почти одновременно с моси предводитель сонгаев Мухаммед Дао совершил набег на малийские земли. Несколько лет спустя другой сонгайский государь, Сулейман Дама разоряет область Мема. Наконец, в 1433 г. туареги, которых больше уже не сдерживал страх перед малийскими карательными экспедициями, захватывают Валату, Араван иТом-букту — это означало, что активному участию мандингов в транссахарской торговле приходит конец. А окончательно вытеснил Мали из этой торговли сонгайский царь — сонни Али Бер, с которым мы не раз еще встретимся в дальнейшем. Через 35 лет после успеха туарегов его отряды овладели Дженне и Томбукту. В руках сонгаев оказался весь торговый центр Западного Судана: ведь Ниани имел торговое значение, лишь пока был столицей великой державы, гегемонию которой безоговорочно признавали во всем Судане.

Теперь уже мало кому из местных правителей, независимо от размеров их владений, могло прийти в голову соблюдать верность ослабевшим манден-мансам, неспособным ни защитить от опасных соседей, ни покарать за попытку проявить самостоятельность. Один из позднейших западносудан-ских историков рассказывает о довольно любопытной фигуре: некоем Мухаммеде Надди. Он управлял важнейшим экономическим и культурным центром — городом Томбукту. Сначала он делал это от имени малийских государей. Потом, когда туарегский вождь — аменокал — Акил аг-Малвал выгнал из города мандингский гарнизон, Мухаммед Надди остался править городом, но уже от имени Акиля. Это не помешало ему впоследствии обратиться к сонгайскому сонни Али с предложением передать последнему город при условии, что он, Мухаммед Надди, останется его наместником, теперь уже — сот айским. И, рассказав об этом, хронист совершенно спокойно, как будто речь идет о чем-то само собой разумеющемся, поясняет: «А при перемене державы менялся только его титул».

Тем не менее все, как известно, познается в сравнении. Конечно, Мали XV, тем более XVI в. окончательно пере- стало быть великой державой Западного Судана. Но до полного распада было еще далеко. Утратив политическую гегемонию и контроль над торговлей через Сахару, Мали оставалось еще достаточно сильным и обширным политическим образованием. И происходило это потому, что в его составе сохранялись не только коренные мандингские области, но, по существу, и вся западная часть региона до самого побережья Атлантики. Ранние европейские мореплаватели получали от жителей побережья такие сведения, как те, которые передает в своей записке уже знакомый читателю да Мосто. О жителях местностей, прилегающих к реке Гамбия, венецианец пишет: «Их главный синьор — форофанголь. Этот форофанголь подчинен императору Мелли, который и есть великий император черных...».

Больше того, Мали избежало и экономического краха, хотя практически и потеряло доступ к торговле с Северной Африкой. Сложившуюся ситуацию можно было бы определить нашим присловьем «не бывать бы счастью, да несчастье помогло». Появление с 30-х годов XV в. у западноафриканского побережья португальцев быстро привело к частичной (но, видимо, достаточно ощутимой) переориентации торговли с транссахарских путей на берега океана. И это спасло Мали от угрозы «экономического удушения», по выражению одной современной исследовательницы.

Что это значило для мандингов, можно себе представить хотя бы по тому, что португалец Андре Алвариш д'Алмада еще в 1594 г. описывал низовья Гамбии как район с самым большим объемом торговли на всем Гвинейском побережье.

Западные владения сохранялись за ослабленным Мали довольно долго. В начале XVI в., в 1507—1509 гг., правитель великой Сонгайской державы аския ал-Хадж Мухаммед I совершил поход на запад и завоевал область Галамбут, или Галам, — современная традиция сонинке именует ее Гадьяга, — лежавшую на среднем течении Сенегала в районе современного города Бакель. И автор «Истории Судана» сообщает об этом так: аския-де «ходил в поход на Галамбут, а это — Малли». Иными словами, авторитет манден-мансы в это время в той или иной степени признавали на среднем течении Сенегала. И даже более того. В одном из исторических сочинений, написанном в XVIII в. в княжестве Гонджа (на севере современной Республики Гана) и носящем название «Деяния предков наших», содержатся какие-то неясные намеки на попытки малийских государей XVI в. наступать на юг, в сторону золотоносного района Биту, или Биту, располагавшегося в северных областях Ганы, между реками Черная и Белая Вольта.

Оговорка насчет «той или иной степени» признания в данном случае касается не только Галама-Гадьяги, но и всех западных окраин земель, населенных мандингами. Дело в том, что окраины эти, пребывая до поры до времени в стороне от воздействия караванной торговли с Северной Африкой, не слишком часто имели дело с главными распространителями ислама — купцами-вангара. Да и дьяханке в этих местах появились сравнительно поздно. И у мандингов западных устойчиво держались в общественной жизни и в религиозных верованиях многие черты, никакого отношения не имевшие к исламу. Религия пророка не получила здесь в XV—XVI вв. и даже позже такого распространения, как в долине Нигера. Скажем, власть всегда наследовалась по материнской линии, а у подавляющего большинства населения религиозные представления оставались традиционными, доисламскими.

То же самое можно, видимо, сказать и о характере суверенитета Мали над западными владениями: дело, скорее всего, ограничивалось признанием некоего морального авторитета и даннической зависимостью. Но ведь так обстояло дело во всех крупных политических образованиях Судана, и Западного и Центрального, в средние века.

Но каким бы огромным подспорьем для дряхлеющего Мали ни служили западные земли, остановить начавшуюся агонию некогда великой державы Кейта они уже не могли, хоть и замедляли ее. Уж слишком изменилось соотношение сил в Западном Судане, особенно со второй половины XV в. Набеги моси и сонгаев учащались. Оказывать им сопротивление не было сил. И в 1493 г. Мали, по сути дела, спас от набега моси другой враг — все тот же сонгайский сонни Али. Столкнувшись во время похода с сонгаями, моси потерпели жестокое поражение и были обращены в паническое бегство.

Мандингам приходилось искать союзников. В Западной Африке это было бесполезно: здесь в тот момент не было силы, которая посмела бы противостоять победоносным армиям сонни Али и его соратников. Сонгайская держава уверенно шла к зениту могущества. И в Ниани, видимо, не без интереса присматривались к тому, как внедрялись на побережье Гвинейского залива португальцы. Со своей стороны и португальцы не прочь были завязать непосредственные сношения с таким могущественным государем, каким представлялся им по рассказам прибрежных жителей манден-манса.

И вот в 1481 г. португальский король Жуан II отправляет посольство к «королю Мандиманса» (к этому времени название «Мали» все чаще вытесняется старинным «Мандинг», или «Мандинга»), Об этом посольстве мы знаем по рассказу португальского чиновника Жуана де Барруша, который в 30-х годах XVI в. был королевским уполномоченным в главной португальской фактории на берегу Гвинейского залива — Сан-Жоржи-да-Мина. Эта фактория, которую чаще называли просто Эльминой, находилась в районе современного города Аккра — столицы Республики Гана.

Послы благополучно прибыли к «королю» по имени «Ма-хамед бен Манзугул» (т.е. Мухаммед, сын мансы Уле). Этот государь выразил послам свое удивление по поводу такой неслыханной вещи, как посольство христианского короля. Держался манса весьма независимо и всячески старался показать и древность своей династии, и ее могущество: по его словам, до него царствовали 4404 государя из этой династии! Помощи у португальцев он не просил: по-видимому, к этому времени уже становилось ясно, что столкновение между моси и сонгаями неизбежно, а для Мали это на какое-то время означало передышку.