Органы государственной безопасности и Красная армия: Деятельность органов ВЧК — ОГПУ по обеспечению

С такими достаточно сложными взаимоотношениями особисты и армейцы вошли в новый, послевоенный этап развития страны.

Не стало внешнего реального врага, борьба против которого подвигала обе стороны к совместным действиям, уводя на задний план неразрешенные проблемы.

В мирных условиях эти проблемы следовало решать, и решать незамедлительно. Обстановка начавшейся хаотичной демобилизации и сокращения вооруженных сил подталкивала к этому.

У командования и политорганов, также как и у особистов, заметно ослабла база, то ядро, на которое они опирались и в открытых боевых действиях, и в тайных сражениях.

Это были члены большевистской партии, выходцы из рабочих и революционной интеллигенции. Особенно опасным положение стало, когда началась массовая демобилизация старших возрастов. Первоначально считалось, что это не будет распространяться на коммунистов, мобилизованных в годы войны, и на политработников вообще.

Между тем многие члены партии из числа военнослужащих различными путями покидали армию, нарушая опубликованный 6 января 1921 г. в газете «Правда» специальный циркуляр, определявший порядок откомандирования коммунистов. ЦК РКП(б) был вынужден даже направить циркулярную телеграмму, предупреждающую армейских и флотских коммунистов, что будут приняты самые решительные меры к «дезертирам». Эту телеграмму опубликовали в «Правде» [315] и даже объявили специальным приказом РВСР № 322 от 9 февраля 1921 г.

Особисты лишались одного из самых важных своих инструментов — коммунистического осведомления. Циркулярное письмо ЦК РКП(б) от 2 марта 1920 г. утрачивало свой смысл. А ведь в нем прямо говорилось, что «ЦК, во-первых, вменяет в обязанность всем комиссарам и коммунистам, работающим в армии, быть постоянными осведомителями Особотделов. Во-вторых, предлагает всем Политотделам армий и фронтов, а также Политуправлению Республики и крупным партийным организациям для работы в Особотделе командировать наиболее ответственных, испытанных и старых партийных работников» [316].

Таким образом, достаточно масштабный исход коммунистов из армии и флота подрывал оперативную работу особых отделов и отрицательно влиял на их кадровый потенциал.

Падал былой престиж особистов, поскольку командиры и политсостав перестали ощущать реальную отдачу от них. Серьезным ударом по особым отделам явилось Кронштадтское восстание, которое они не смогли предотвратить.

Нечего и говорить о ситуации, сложившейся после выделения в мае 1922 г. Контрразведывательного отдела из Особого и лишения последнего функций борьбы со шпионажем и контрреволюцией. Теперь особисты должны были сосредоточиться на вскрытии и устранении разного рода недостатков в жизнедеятельности войск, на ограждении армии и флота от внутреннего разложения.

Особисты стремительно теряли свою «чекистскость», превращаясь фактически в военно-милицейские органы, к чему всей своей прежней деятельностью не были подготовлены ни ментально, ни профессионально. Отсюда и выявившееся в начале 20-х годов резкое снижение активности особых отделов.

Многие военачальники обратили на это внимание. Командующий войсками Украины и Крыма М. Фрунзе, к примеру, выступая перед особистами, отметил: «Вы думаете, что роль особотделов в армии сыграна, что там нечего делать. Это не так! …но работа осведомления, нужно сказать, была неудовлетворительна до сих пор» [317].

Еще более резко отозвался о послевоенной работе армейских чекистов помощник командующего войсками Петроградского военного округа по политической части Джикия. В своем докладе командующему он указал на нерегулярность информирования командования со стороны особотделов, запоздалость поступления сигналов о неблагополучии в той или иной воинской части, а также на то, что многие сведения не заслуживают доверия [318].

Своему руководителю вторил начальник политотдела 56-й Московской пролетарской дивизии. Он докладывал: «Особый отдел слишком увлекся контролем над частной жизнью отдельных работников, направляя его в сторону политической благонадежности, получения незаконно лишнего фунта хлеба тем или другим лицом комиссарского или командного состава, на состояние политпросветработы и пр. — словом, на те или иные проступки, которые с успехом могут разбирать и устранять другие органы Советской власти, например РКИ, Ревтрибуналы и т. д.» [319]

Можно было бы привести еще много подобных примеров оценки деятельности отделов в начале 20-х годов.

Ясно одно: в послевоенный период командование и политорганы уже не хотели иметь перед собой «карающий меч революции». Они представляли себе Особый отдел в виде информационного аппарата, помогающего им преодолеть трудности нового этапа в строительстве армии и флота, в то же время не вмешивающегося в административно-хозяйственную деятельность.

Отсюда вполне естественное стремление военных если не возглавить, то объединить деятельность всех структур, работающих в армейской и флотской среде: особых отделов, военных трибуналов, прокуратуры, подразделений наркомата Рабоче-крестьянской инспекции.

В конце Гражданской войны зародилась, а затем, уже в мирных условиях, получила развитие практика издания совместных приказов, объявления ведомственными приказами нормативных документов других государственных органов, создания постоянно действующих совещаний и т. д. Безусловно, что все это организовывалось на общереспубликанском уровне, а далее — на уровне руководства ведомств Союза СССР. На местах оставалось лишь неукоснительно и точно исполнять соответствующие указания.

Определились и сферы взаимодействия: обязательное повседневное взаимодействие, определяемое нормативными актами и законодательством, а также эпизодическое, по возникающим вопросам в сфере охраны безопасности войск.

К первой сфере взаимодействия (повседневного) следует отнести:

1. Обеспечение защиты государственной и военной тайны.

И здесь стоит отметить, что первоначально органы ВЧК самостоятельно определяли перечень сведений, составляющих тайну и не подлежащих распространению, как в мирное, так и в военное время [320]. Такие перечни выходили за рамки чисто военных сведений, касались и политико-экономических вопросов. Однако уже с 1924 г. положение изменилось, и теперь непосредственно Реввоенсовет СССР стал определять, что подлежит сохранению в тайне с целью ограждения военных интересов страны [321]. Такой порядок был (и остается) абсолютно правильным. Он, безусловно, устраивал и военные власти, и органы ГПУ — ОГПУ, работающие в армейской среде (особые отделы и подразделения контрразведки), а также обеспечивающие безопасность военной промышленности.

Реввоенсовет СССР, готовя перечни секретных сведений, учитывал и интересы органов госбезопасности. Так, в перечне, утвержденном в апреле 1924 г. заместителем председателя РВС СССР М. Фрунзе, не подлежат оглашению без санкции ОГПУ сведения о поимке шпионов и приведении в исполнение приговоров над ними. Параграф 26 перечня гласил, что секретными являются «сведения, прямо или косвенно относящиеся к оперативной работе органов ОГПУ» [322].

Для защиты секретных сведений командование устанавливало соответствующие режимы и обеспечивало их исполнение на практике. На этой основе особые отделы выявляли «прорехи и бреши», разного рода нарушения и совместно с командованием принимали меры к их устранению.

2. Обеспечение политической надежности войск.

На плечи командования ложилось, в основном, агитационно-пропагандистское воздействие на военнослужащих, политико-воспитательная работа. А особые, контрразведывательные и секретные отделы ВЧК — ОГПУ вели борьбу с попытками контрреволюционной агитации в войсках, подготовкой разного рода антисоветских акций, прежде всего на их ранней, скрытой стадии.