Записки о революции

И вот тут-то, часов в десять вечера, в симфонию вступил ЦИК. Его партия была нелегкой. Сейчас мы увидим, как он провел ее. Но сначала два слова – резюме всего предыдущего… Собственно, все недоумения уже разрешены нами. Корнилов с его военными и штатскими друзьями был нам кристально ясен с самого начала. Он был «математической точкой буржуазной диктатуры, идущей на смену диктаторской бутафории, чтобы ликвидировать революцию… Вызывал у нас недоумения, ставил нас в тупик только министр-президент Керенский, глава третьей коалиции. Но и эти недоумения, вероятно, теперь уже давно рассеяны перед читателем. Они, конечно, имели частичный, локальный характер, а не общий. Общая роль Керенского, также вполне очевидная, вскрыла перед нами смысл отдельных темных мест в ходе драмы. А эта общая роль его нуждается, конечно, не в выяснении, а разве только в краткой формулировке.

Керенский, совершенно так же, как и Корнилов, поставил себе целью введение буржуазной диктатуры (хотя, как и Корнилов, он не понимал этого). Две эти „математические точки“ спорили между собой за то, кому быть носителем этой диктатуры. Один представлял биржу, капитал и ренту: другой то же самое плюс еще в большей степени промежуточные группы: группы мелкого, демократического „промысла“, интеллигенции, „третьего элемента“ наемных верхов отечественной промышленности и торговли.

Ни тот, ни другой – ни Корнилов, ни Керенский – не могли самостоятельно справиться с делом водворения буржуазной государственности и порядка» на место революции. Тот и другой нуждались друг в друге– такова была еще не растраченная сила народных масс. Спорящие стороны были вынуждены к союзу, но оставались спорящими сторонами.

Каждый стремился использовать другого для своих собственных целей, диктуемых интересами своих классов и выражаемых устами их лидеров в Ставке и в Зимнем дворце. Корнилов стремился к чистой диктатуре биржевого капитала и ренты, но должен был принять Керенского как задолжника демократии. Керенский стремился создать диктатуру блока крупной и мелкой буржуазии, но должен был уплатить тяжелую дань союзнику как обладателю реальной силы. И каждый был за то, чтобы у призового столба оказаться фактически и формально хозяином положения.

Отсюда все «взаимоотношения» двух союзников-врагов, иногда странные, нелепые и непонятные. Отсюда все «неясности» этого довольно грязного, но не темного дела.

8. Ликвидация корниловщины

И вот тут-то вступил ЦИК… Я довольно смутно помню это ночное заседание, на которое прибежали мы с Луначарским. Я помню только некоторую суматоху в зале и беспорядок в ведении собрания. Казалось бы, депутаты должны были подобраться, подтянуться, преисполниться революционной энергией и сознанием серьезности момента. Но этого было не видно. Я уже говорил: в действительную опасность здесь никто не верил, а к драматическим положениям уже так привыкли, притерпелись за революцию. Поход Главнокомандующего на Петербург и начало гражданской войны перед лицом наступающей германской армии действовали на воображение теперь не больше, а меньше, чем некогда какая-нибудь уличная манифестация против царского произвола.

На следующий день, в понедельник, по специальному соглашению с печатниками должны были выйти газеты. Мне звонили об этом из редакции «Новой жизни». Я не имел намерения отправиться туда, но во время заседания был крайне озабочен передовицей для завтрашнего экстренного выпуска, которой, впрочем, так и не написал. При помощи этих понедельничных выпусков газет я восстанавливаю ход заседания в следующем виде.

Докладчиком выступил Дан, который прежде всего огласил воззвание Керенского ко всем гражданам, теперь уже разосланное по радио. Во избежание недоразумений я приведу это воззвание, хотя оно не стоит того.

«26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Государственной думы Вл. Ник. Львова с требованием передачи Временным правительством генералу Корнилову всей полноты военной и гражданской власти, с тем что им по личному усмотрению будет составлено новое правительство для управления страной. Действительность полномочий члена Государственной думы Львова сделать такое предложение была подтверждена затем генералом Корниловым при разговоре со мною по прямому проводу.

Усматривая в предъявлении этого требования, обращенного в моем лице к Временному правительству, желание некоторых кругов русского общества воспользоваться тяжелым положением государства для установления в стране государственного порядка, противоречащего завоеваниям революции. Временное правительство признало необходимым:

Для спасения родины, свободы и республиканского строя уполномочить меня принять скорые и решительные меры, дабы в корне пресечь всякие попытки посягнуть на верховную власть в государстве и на завоеванные революцией права граждан.

Все необходимые меры к охране свободы и порядка в стране мною принимаются, и о таковых мерах население своевременно будет поставлено в известность.

Вместе с тем приказываю:

1. Генералу Корнилову сдать должность Верховного главнокомандующего главнокомандующему армиями Северного фронта, преграждающему пути к Петрограду. Генералу Клембовскому немедленно вступить в должность Верховного главнокомандующего, оставаясь в Пскове (!)

2. Объявить Петроград и Петроградский уезд на военном положении.

Призываю всех граждан к полному спокойствию и сохранению порядка, необходимого для спасения родины.

Всех чинов армии и флота призываю к самоотверженному и спокойному выполнению своего долга защиты родины от врага внешнего»…

Здесь как будто бы надо отметить некоторое противоречие с «показаниями», где Керенский утверждает, что Корнилов был уволен не его приказом, а постановлением Временного правительства, вынесенным до отставки министров. Военный министр не имел права отрешить Главковерха, а Корнилов не был обязан подчиняться ему. Если точное изложение факта содержится в воззвании, а не в «показаниях», то можно утверждать, что Корнилов до ceй минуты, до позднего вечера 27-го, не совершил еще ничего нелегального и отказался сдать должность на законных основаниях. Но бог с ними, с этими юридическими тонкостями!.. Нам важнее отметить, что в прокламации опять-таки нет ни слова о походе контрреволюционных войск на Петербург. Рассылая по радио беллетристическое сообщение, он об этом, о самом важном, страну не оповещает.