«В тени Лубянки»<br />О судьбах настоятелей церкви Святого Людовика Французского в Москве: воспомина

Вблизи изолированной сталинской виллы охрана часто менялась. Так же как и сотрудники главного здания КГБ в Москве, они не могли ни с кем заводить знакомство. Патрули обходили целые районы вне зависимости от того, был ли там Сталин. Вооруженные часовые стояли на страже через каждые тридцать метров на близлежащей территории, другие обозревали окрестности со сторожевой башни. Все имели прямую телефонную связь с гарнизоном. Они досконально подчинялись приказам и никогда не рисковали. Они прекрасно питались, их семьи пользовались исключительными привилегиями, и это все налагало на них полное подчинение. Их работа заключалась в защите тела Сталина.

Резиденция посла находилась рядом с Арбатом, в одном квартале от Садового кольца, где теперь стояло здание посольства США. Многочисленные милиционеры, патрулирующие Арбат, пребывали в постоянном напряжении, так как не знали, когда промчатся Сталин, Маленков, Молотов и другие «крупные шишки». Они мчались с такой скоростью, что почти двухкилометровый путь от Кремля до Садового кольца занимал всего несколько минут. Когда ехал Сталин, с ним одновременно из Кремля выезжало два автомобиля сопровождения. Я часто видел, как они выезжали из Спасских ворот Кремля, из тех самых, в которые в 1812 году вошел Наполеон. На внешней стороне кремлевской стены зажигался светофор, и звонок оповещал о выезде скоростного кортежа, который мчался напрямик через открытое пространство без сирен, гудков и других звуковых сигналов. Вышколенные водители, набирая скорость, летели, не издавая ни звука, по Смоленскому шоссе к сталинскому убежищу.

Если на такой дороге появлялся простой смертный на автомобиле, который неожиданно ломался, многочисленные милиционеры срочно окружали его, и если поломка не была сразу же ликвидирована, они останавливали любой другой автомобиль или грузовик, которому вменялось отбуксировать его куда-нибудь подальше от главной магистрали. Однажды я застрял на такой дороге из-за поломки системы подачи топлива. Постовой милиционер был в панике, так как я долго не мог тронуться с места: ему было приказано держать дорогу свободной. Дело кончилось тем, что он лично толкал мой автомобиль прочь от главной дороги на довольно приличное расстояние.

Сталин обычно ездил на низко посаженном 12-цилиндровом пуленепробиваемом лимузине «паккард». Окна автомобиля были всегда закрыты и плотно занавешены, иногда внутри лимузина были едва различимы силуэты сидящих в нем. Я часто встречал эту кавалькаду, но ни разу не видел, чтобы она остановилась где-либо в городе, если там находился Сталин. Движение на всех соседних улицах замирало. Сколько проблем этот некоронованный царь создавал милиционерам, когда он передвигался по городу! Несмотря на все предосторожности, в Сталина неоднократно стреляли, такие новости держали в секрете, разумеется.

Я часто видел, как Сталин проезжал и по другим улицам, кроме Арбата. Перед его лимузином ехал открытый автомобиль сопровождения, а другой следовал за ним. В них находились несколько зловещего вида персон, похожих на бандитов в штатском. В каждом автомобиле было 5–6 человек, настороженно глядевших по сторонам и державших в карманах что-то, думаю, что не сладости. Они со свистом пролетали мимо, и взгляды их были устремлены на прохожих. Они были готовы к любой неожиданности на дороге.

Дом, в котором жил американский посол, был прямоугольной формы, внешне ничем не примечательный. Многие иностранцы в Москве ошибочно считали, что его первым собственником был торговец сахаром; на самом деле Спасо-Хаус построили по заказу одного из Романовых. Резиденция оснащена затейливым лифтом, построенным в Германии, который поднимал своих пассажиров всего лишь на один лестничный пролет. Когда это здание было передано американскому послу Буллиту, электромеханики из Бюробин безуспешно пытались привести его в действие. После нескольких дней усилий и неудач специалисты заявили с некоторым смущением, что лифт не работал с самой революции. В результате технической консультации, проведенной с не меньшей важностью, чем заседание Верховного Совета, Бюробин торжественно объявил, что лифт нуждается в капитальном ремонте. После этого заключения Алберт Ф. Хемпел (лейтенант флота США в отставке), работающий электриком в Спасо-Хаусе и на Моховой, добрался до верха шахты лифта, почистил контакты, почистил щеткой соленоиды, нажал кнопку, и лифт заработал, как новая игрушка.

— Просто чудо! — хором воскликнули техники Бюробина. Они не могли поверить своим глазам.

Я все еще продолжал жить в «Савое», где, конечно, не мог оставаться бесконечно. Все мои попытки найти подходящую квартиру или хотя бы комнату оказывались безрезультатными. В обмен на «чаевые», диалектически оцениваемые в десять золотых рублей, мне сообщили, что на улице Герцена, рядом со старым университетом, есть подходящая комната. Однако эта «взятка» была напрасной. Я пошел осмотреть комнату: перспектива делить раковину для умывания с двадцатью обитателями квартиры не устраивала меня. Не привлекало меня и стояние в очереди за элементарными гигиеническими удобствами. Там не было ванны, но можно было дождаться очереди в общий душ в местной публичной бане и мыться в полном соответствии с духом коллективизма. Не радовала и одна кухня с единственной плитой на 4–5 семей. Вовсе не устраивала меня идея использования коммунального телефона на стене в прихожей. Кроме того, предложенная мне комната оказалась проходной, через которую входили и выходили все жильцы квартиры, поэтому наименьшим злом оставалось пребывание в «Савое» с надеждой на лучшее.

Беспокоясь о моем благополучии, посол Буллит несколько раз предлагал мне жить у него в резиденции. Он прекрасно знал, что Советы видели во мне мало проку и просто терпели мое присутствие. Но вскоре после моего приезда в Москву выяснилось, что епископ Пий Неве был серьезно болен: нефрит, гипертрофия сердечной мышцы и высокое кровяное давление подорвали его крепкий организм. К счастью, скоро приехал доктор Адольф Румрайх, первый медицинский атташе американского посольства: благодаря его профессиональному уходу больной был выведен из кризисного состояния. Ему назначили диету из молока и шпината, но так как он, как и я, не имел гражданских прав, то в эти голодные годы у него не было и продовольственной карточки. И тут на помощь пришли французы, разместив у себя в посольстве болеющего прелата и сделав все, чтобы он ни в чем не нуждался. Американцы, привыкшие к изобилию в своей стране, не считали молоко и шпинат важными продуктами, однако для епископа эти продукты были жизненно необходимыми. Именно посол Буллит лично привез пациенту столь необходимый ему консервированный шпинат.

Французский посол Шарль Альфан испытывал ко мне симпатию и решил мою проблему, предложив приют в своей резиденции, где уже жил епископ. Именно поэтому я стал жить во французском, а не в американском посольстве, и для меня это была большая удача — быть рядом с епископом, заботиться о нем. Никто не пережил бы без последствий для здоровья те двадцать лет голода с ежедневными неприятностями и немыслимыми лишениями. Итак, я оставался постоянным гостем французского посольства, при семи последовательно менявшихся представителях Кэ-д’Орсе [128]. Только к концу моего долгого пребывания в России отношение к моей персоне изменилось. Далеко идущие последствия неудачи Ялтинской конференции повлияли и на миссию, с которой я приехал в Россию.

Пока епископ не нашел мне прекрасного педагога по русскому языку, женщину, которая знала немецкий, французский и английский, я занимался сам. Моя преподавательница была настоящим знатоком русского и старославянского языков; ее знание классической русской литературы было фантастическим. Своим успехам в русском языке я обязан в равной степени ей и ее матери. Много месяцев я занимался склонениями, спряжениями, переводами; стал читать в оригинале Крылова, Пушкина, Лермонтова, Гоголя и многих других авторов. Я имел богатую разговорную практику, общаясь с русскими людьми, в том числе и с крестьянами. Москвичи гордились своим особым говором, произношением, интонациями, сильно отличавшимися от петербургских. Для более глубокого проникновения в тайны этого языка я слушал некоторые радиопрограммы, где с безупречным произношением медленно наговаривались тексты. У Советов была прекрасная система передачи указов и новостных бюллетеней в самые отдаленные уголки страны; специально обученные дикторы несколько раз в день медленно читали тексты для слушателей радиоточек тех мест, куда не доходят газеты.