Колониальная эра

«Шестнадцать предложений» широко дебатировались и обсуждались, и Уайз не пытался издавать свой ответ на них вплоть до 1710 года. Книга его, написанная в форме сатиры, была озаглавлена «Разоблаченная ссора церквей» и отстаивала тот основной тезис, что полная автономия отдельных конгрегации являлась важнейшей чертой пуританизма и была подтверждена уже в недавнее время синодом 1662 года. Уайз утверждал, что такая позиция находится в наибольшем соответствии с глубокими и искренними религиозными убеждениями, и потому пресвитерианство должно быть отвергнуто.

Книга получила широкую известность и в 1715 году вышла вторым изданием. А два года спустя за ней последовал новый трактат, еще более глубоко разрабатывавший ту же тему; он был озаглавлен «Защита системы управления церквей Новой Англии». Здесь Уайз выступил с политической защитой религиозной независимости и автономии. Уайз считал, что система управления всегда создается не богом, а людьми и потому может изменяться ими; цель же управления он видел в благоденствии человека. Уайз держался взгляда, что свобода является естественным достоянием и что система управления должна ограничивать свободу лишь в самой минимальной степени — насколько это совместимо с социальным миром; он держался взгляда, что в человеке — во всех людях, всех сословий и званий — заключено неотъемлемое достоинство, откуда вытекал принцип естественного равенства всех людей. Таким образом, наставление Петра — «чти всех людей» — Уайз воспринимал как средство обеспечения справедливого и мирного социального порядка.

Затем Уайз переходит к рассмотрению, в классическом порядке, каждой из трех возможных форм правления — абсолютной монархии, олигархии, демократии — и приходит, совсем не классически, к заключению, что лучшей из трех является демократия. Это, утверждал он, «форма правления, которую практический разум действительно высоко ценит и к которой он часто обращается как к форме, наиболее соответствующей достойным и естественным правам человеческих существ».

Демократическая форма позволяет людям печься о собственном благоденствии, и именно народ является подлинным сувереном. Если правят немногие, то они станут править во имя собственной выгоды и в ущерб многим и придумают разные искусные оправдания: «Разве есть такие утверждения, которые хитроумные и ученые мужи не могли бы выдать миру за свой символ веры, раз они облечены неограниченной властью и призваны играть роль постоянных истцов к человечеству в делах веры и послушания».

Цель «всякого доброго правительства заключается в том, чтобы развивать человечность и содействовать счастью всех и благу каждого отдельного человека во всех его правах, его жизни, свободе, достоянии, чести и т. д. без урона или злоупотребления для кого-либо». Следовательно, «защита системы управления церквей Новой Англии» заключается как раз в их автономии и верховном праве каждой конгрегации определять характер и деятельность своей церкви. Следовательно, также мы должны отвергнуть «Шестнадцать предложений» бостонской горстки и по-прежнему держаться нашей автономии.

Идеи Уайза принадлежали не ему одному, и именно в этом заключается их величайшее значение. Они были идеями членов его конгрегации и большинства населения Новой Англии, которое поддержало позицию Уайза и отвергло позицию ученейшей и оказавшейся под серьезнейшей угрозой олигархии. Сочинения Уайза оказали длительное воздействие и, перепечатанные в 1772 году, сыграли роль в утверждении независимости в более великом деле, нежели деревенская церквушка в Ипсвиче¹.

II. «Великое пробуждение»

Решающий удар пуританской олигархии был нанесен в связи с «Великим пробуждением», которое разбило ее вдребезги и в идеологическом и в организационном отношении. Однако это явилось лишь одним из результатов данного грозного явления, потрясавшего Англию и все ее колонии на протяжении почти 50 лет начиная с 1720‑х годов.

Движение прорвалось через сектантские границы, охватив кальвинистов, вроде Джонатана Эдвардса из Массачусетса и Джорджа Уайтфилда в Англии, англиканских противников Кальвина, вроде Чарлза и Джона Уэсли, Теодора Фрелингуйзена — представителя голландской реформистской церкви в Нью-Джерси, и Гилберта Теннента и Сэмюэля Дэвиса — представителей пресвитерианской церкви в Нью-Джерси и Виргинии. Его воздействие ощущалось в Америке от Коннектикута до Каролин.

Несмотря на наличие значительных внутренних расхождений, «Великому пробуждению» были присущи некоторые общие черты. Это было прежде всего массовое движение, и такие проповедники, как Джон Уэсли и Джордж Уайтфилд, обращались на митингах под открытым небом к десяткам тысяч рабочих, рудокопов, фермеров, слуг и даже рабов. Это было, во-вторых, движение за спасение рядового человека, и притом такое, в котором он и сам мог участвовать; оно дышало равенством и заботой о спасении всех. «Великое пробуждение» превращало религию в глубокий личный опыт, который тем не менее должен был получить коллективное выражение; оно бросало вызов «цвету общества» и эрудитам.

В то же время многое в «Великом пробуждении» носило фундаменталистский [21] характер и питалось протестом против деизма, становившегося все более модным — в первую очередь среди состоятельных кругов. И все-таки социальная база деистических течений была неоднородной, ибо мы располагаем свидетельствами того, что агностицизм и даже атеизм начали проникать в среду бедноты и вызывать беспокойство хранителей статус-кво. Даже весьма либеральный Бенджамин Франклин, сам ставший деистом в 1730‑х годах, предостерегал, что «толковать о религии — значит спускать с цепи тигра; зверь же, выпущенный на свободу, может наброситься на своего освободителя». Нельзя также забывать, что перенаселенность городов Европы, страшная скученность живших в них масс тружеников, подвергавшихся бесчеловечной эксплуатации, превращались для правящего класса в ужасающую проблему поддержания порядка, и поэтому пылкое стремление к религиозному обновлению с налетом социального реформизма могло оказаться здесь весьма полезным.

В американских колониях «Пробуждение» в известных своих направлениях приняло форму нападок на образование per se [22] (ибо образованными были богачи и люди, стоявшие у кормила государства и церкви), подобно тому как некоторые из первых пролетариев стремились разрушать машины, вместо того чтобы взять их в свои руки, но по своему основному содержанию это движение и в социальном и в интеллектуальном отношении носило вдохновляющий и освободительный характер. Что же касается классовых линий, то в «Пробуждении» они были видны как на ладони и тесно связаны с развивающимися классовыми столкновениями и процессами поляризации.

«Чернь повсюду склонна к энтузиазму», — заметил один из клириков «старого просвещения». Выскочки были «людьми всякого рода занятий… юнцы… женщины и девушки; даже негры и те взялись за дело проповедничества». В Коннектикуте Генеральная ассоциация священников предостерегала, что «пробудившиеся» принадлежали «преимущественно к низшему сословию и молодежи». По ее утверждению, они были «ворчунами и жалобщиками.., презирающими власти», «свирепыми и лютыми» людьми, дерзающими критиковать «своих правителей и наставников», «правительственных чиновников и главных джентльменов».

Обвинения в богохульстве и потрясении основ посыпались как из рога изобилия; многие священники были отрешены от должности, студенты исключены из учебных заведений, рядовые участники движения оштрафованы и брошены в тюрьму. И во всех колониях наблюдалась органическая связь между формированием различных народных партий, которые возглавили борьбу против английских ограничений, притязаний англиканской церкви и против действий консервативных кругов в области местной политики.

«Великое пробуждение» полностью уничтожило господствующее положение старых официальных церквей и дало жизнь народной религии. Оно влило новые силы в демократические действия и мысль, стимулировало эгалитарные идеи, включая идеи, враждебные рабству и даже (в отдельных случаях) расизму.