Иоанн Богослов

«Наша эпоха с ее потрясающими событиями как бы по-новому открывает для нас эту небесную книгу. Нас так встряхнула и встряхивает история, что у нас является апокалипсическое чувство жизни и истории», — писал Булгаков о себе и о людях своего поколения, переживших в России две войны, революцию, эмиграцию, а потом сталинский террор.

«Апокалипсис Иоанна» Сергия Булгакова тем и интересен, что это не только исследование богослова, ученого, но и прочтение очевидца катастрофических событий, участника «светопреставления», носителя «апокалипсического чувства жизни и истории».

Протоиерей Сергий анализирует «изнутри» это апокалипсическое восприятие. Оно включает в себя «глубокий трагизм истории, безнадежный пессимизм относительно настоящего и тем сильнее ожидание исторического чуда». Он имеет в виду, конечно, чувство жизни верующего человека. Поэтому в этом чувстве соединяются трагизм с религиозным идеализмом, верой в могущество и справедливость Божию.

Булгаков — богослов и философ увидел Апокалипсис как целое и, толкуя его содержание, делал по ходу интересные наблюдения о художественном мире книги. Особенный характер этого мира по предмету и стилю делает «Откровение» Иоанна единственным в своем роде произведением, полагал Сергий Булгаков, хотя и утомительным по нагромождению образов и мистической сгущенности содержания. Однако эта особенная трудность более чем искупается всей возвышенностью и напряженностью его вдохновения.

Не недостатками, а особенностями этой «единственной» книги Сергий Булгаков считал «уродливую чувственность представлений», необузданную фантастику, доходящую порой до бреда (в трубах и чашах), спорность, непонятность и неразгаданность некоторых символов.

Отдельные символы таинственны особенно для современного читателя, но религиозные идеи «Откровения» прозрачны и ясны. Как Слово Божие Апокалипсис дан не для своего века только, но и для всех веков, для всех эпох истории.

Читатель, сетующий на непонятность, должен помнить, что «Апокалипсис — это повествование о другом мире и также из другого мира». То, что символизирует «Откровение», «совершается в мире душ, духов и духовных сил». И эти символы долгие века накладывали на войны, революции, реформации, экономические перевороты. Естественно, перевод с языка духовных и духовно-телесных явлений на язык земных образов неизбежно сопровождается большими трудностями и неточностями, кладет печать таинственности и загадочности.

Как и другие толкователи, Сергий Булгаков предостерегал: «Символы Апокалипсиса нельзя применять к историческим событиям, это не путеводитель по истории». Прежде всего потому, что книга написана не только о прошлых временах и о нашем времени, которое мы пытаемся объяснить «Откровением». Она написана для всех времен, которые еще не закончились и продолжаются. В этом косвенное оправдание и для нашей ограниченности в его понимании, и в его относительности.

Действительно, читатели Апокалипсиса постоянно забывали, что Иоанн повествует не только о прошлом и настоящем, но и о будущем, которое еще не наступило. В этом смысле «Откровение» открывается и будет еще открываться в истории, которая является историческим к нему комментарием.

Протоиерей Сергий, будучи человеком апокалипсической эпохи, все же приводит нас, читателей, к оптимистическому восприятию Апокалипсиса. Вот что он завещал:

«Основная же и единственная тема Апокалипсиса, как и его пророческая проповедь, состоит в том, чтобы мужественно и до конца претерпеть историю, ибо она и есть воцарение Христа Царя, путь к Царству Христову, совершившееся на кресте и совершающееся в крестных путях мира».