Под сенью восьмиконечного креста (Мальтийский орден и его связи с Россией)

Степан Степанович словно опомнился и, распечатав пакет, достал оттуда печатные указы. Гости сели в кружок около хозяина, который принялся за чтение указов. Из них оказалось, что государь, независимо от того великого приорства Мальтийского ордена, которое существовало уже в польских областях, учредил еще великое приорство российское, в которое могли вступать дворяне "греческого закона". На содержание этого приорства он повелевал отпускать ежегодно из государственного казначейства по 216 000 рублей. "Новое сие заведение, - говорилось в указе, - должно было состоять из 98-ми командорств. Из них два командорства приносили шесть тысяч рублей ежегодного дохода их владельцам, четыре командорства - по четыре тысячи рублей, шесть - по три тысячи, девять - по две тысячи, шестнадцать - по полторы тысячи и шестьдесят - по тысяче рублей.

- На эти командорства нам, господа, никогда не попасть, - с печальною усмешкою проговорил Табунов. - А куда как хорошо было бы получать по шести тысяч в год!

- И с тысячкой удовлетвориться можно было бы, - проговорил, облизываясь, Лапуткин.

Далее из указа стало известно, что владельцы командорств обязаны были вносить в казначейство так называемые "респонсии", т. е. по 20 процентов с ежегодного дохода, получаемого {117} ими с пожалованных командорств; что первые командоры должны быть назначены по непосредственному усмотрению самого императора; но что впоследствии командорства будут жалуемы по старшинству вступления в орден, причем, однако, никто не может владеть одновременно двумя командорствами. Право на командорство предоставлялось тем, кто сделал четыре каравана на эскадрах, ордену принадлежащих, или в армии, или на эскадрах российских, причем шесть месяцев кампании считается за один караван.

- Ну, господа, все это не по нашей части: мы ни в каких походах не бывали по стольку времени, да и по морям, кажись, не плавали. Читай, Степан Степанович, дальше: не подыщется ли что-нибудь для нас, грешных, - сказал Пыхачев.

Степан Степанович, ходивший в поход при Екатерине только под шведа, на недолгое время, да и то лишь верст за двадцать от Петербурга, несколько опешил, узнав, что он своею службою не удовлетворяет требованиям, заявленным в царском указе. Но он повеселел, когда прочел другой указ, в котором было сказано, что "всякий дворянин, облаченный кавалерскими знаками знаменитого ордена святого Иоанна Иерусалимского, пользоваться будет достоинством и преимуществами, сопряженными с офицерскими рангами, не имея, однако, ни назначаемого чина, ни старшинства. Не имеющий же высшего чина, при вступлении на службу, принимается прапорщиком".

- Значит, что в силу оного указа не только никаких походов и плаваний, но даже и никакого офицерского ранга не требуется, - проговорил Рышкин, коли за уряд в прапорщиках состоять можно?

- Должно быть, что так, - отозвались его собеседники, и они вполне убедились в этом предположении, когда Степан Степанович прочитал третий указ, начинавшийся словами: "всякий дворянин имеет право домогаться чести быть принятым в орден святого Иоанна Иерусалимского".

Это последнее право было как нельзя более по душе Степану Степановичу, и между помещиками начались толки о новом рыцарском ордене. Толки эти доказывали, однако, что и после прочтения всех указов представители российского дворянства все-таки не имели ясного понятия, для чего учреждается орден и что будут делать его кавалеры и его командоры.

Еще сильнее разгорелось в Рышкине желание сделаться кавалером Мальтийского ордена, когда через несколько дней, после получения Степаном Степановичем письма от дяди, приехавший из Петербурга его сосед по усадьбе стал подробно расска-{118}зывать о том почете, каким пользуются у государя и петербургских вельмож мальтийские рыцари.

От этого приезжего помещика Рышкин, между прочим, узнал, что, как кажется, Павел Петрович хочет совсем отменить георгиевский и владимирский ордена, учрежденные покойною государынею для награды за заслуги военные и гражданские, что он никому не жалует их и намерен оба эти ордена, считавшиеся столь важными, заменить мальтийским крестом. Воображение честолюбивого сержанта разыгрывалось все сильнее и сильнее. Ему представлялись теперь милостивый прием государя, любезности и даже заискивания у него со стороны царедворцев и та зависть, которую он возбудит в своих деревенских соседях, когда, по возвращении из Петербурга, явится отличенный почетом, невиданным еще в этом месте.

Живо собрался Степан Степанович в губернский город, чтобы выправить там необходимые доказательства своего "стопятидесятилетнего благородства". Но при этом постигло его горькое разочарование: оказалось, что по родословной росписи Рышкиных древность их фамилии восходила только до 1650 года, когда их предок-родоначальник, боярский сын Кузьма Рышкин, будучи на государевой службе, сидел в какой-то засеке в ожидании нашествия крымцев и был за это "верстан в диких полях поместным окладом". Степан Степанович был не только опечален, но и поражен этим прискорбным открытием.

- Недостает двух лет! - печально бормотал он, рассчитывая и мысленно, и по пальцам, и на бумаге древность своего рода.

Степан Степанович кидался во все присутственные губернские и уездные места с просьбою отыскать документ, который доказывал бы начало благородства Рышкина за полтораста лет. Он обещал за это приказным хорошую денежную подачку, но все его просьбы и хлопоты приказных были тщетны; с 1650 года благородное происхождение Рышкиных оставалось покрыто мраком неизвестности. Не добившись решительно ничего и сильно расстроенный испытанною неудачей, Рышкин возвратился в свою усадьбу и в нетерпеливом ожидании истечения двух недостававших годов уклонялся от всякого разговора о Мальтийском ордене. На все вопросы о том, когда же он будет командором, Рышкин резко и отрывисто отвечал:

- Погодите, разве можно скоро устроить важное дело, - а между тем честолюбивые мечты о командорстве не давали ему покоя ни днем, ни ночью" 68. {119}

СТАКАН ЛАФИТА

1799 год стал для Ордена Св. Иоанна временем тяжелых потрясений.

Несмотря на все усилия Павла I, Орден разваливался. Решающую роль в избрании русского императора великим магистром Ордена сыграли те рыцари, которые боялись усиливавшегося влияния французской революции. Его избрание было признано законным великими приорствами Германии, Баварии, Богемии, затем Венеции, Неаполя; великими приорствами Капуи, Барлетты и Мессины, которые входили в великое приорство Королевства обеих Сицилий. Затем последовали великие приорства Португалии, а также Ломбардии и Пизы после освобождения от французской оккупации. Французские рыцари, находившиеся в эмиграции, также поддержали Павла.

Признать Павла I великим магистром отказались испанские великие приорства Каталонии, Наварры, Арагона и Кастильи, а также великое приорство Римское. Здесь чувствовалось влияние папы Пия VI, продолжавшего жить в изгнании в окрестностях Флоренции. Энтони О'Хара, вернувшийся в Петербург в июле 1799 года, впоследствии заявлял, что в истории с провозглашением Павла I великим магистром Ордена Св. Иоанна папа вел двойную игру 69. С одной стороны, в переписке со своими представителями в Петербурге и Триесте глава католической церкви неоднократно довольно однозначно заявлял, что не одобряет действий великого приорства российского, считая низложение Гомпеша и провозглашение Павла I великим магистром незаконными. С другой стороны, папа избегал открыто дезавуировать избрание Павла великим магистром, стремясь сохранить с таким трудом налаживавшиеся отношения между Ватиканом и Россией. Благожелательное отношение русского императора к братьям Литта открывало неплохие перспективы для осуществления давней цели Ватикана: расширение прав католиков в России. Играла свою роль, очевидно, и личная признательность папы Павлу I, предложившему ему убежище в России в марте 1798 года, после оккупации Наполеоном североитальянских княжеств.

Как бы там ни было, но двойственность политики Пия VI очевидна. В начале марта 1799 года папа направил в адрес своего нунция в Петербурге Лоренцо Литты пространный меморандум, в котором излагал свое отношение к провозглашению Павла великим магистром: "Величие души Павла I не требует дополнительных подтверждений. Ему следовало использовать {120} все свое могущество в пользу Ордена без того, чтобы участвовать в дискредитации нынешнего великого магистра (т. е. Гомпеша. - П. П.), и без того, чтобы добиваться отличия, которое не может быть даровано некатолическому монарху и которое требует согласно соответствующим вполне определенным правилам, изъявления мнения всех языков, входящих в Орден" 70. Учитывая содержание меморандума, Пий VI оставил за нунцием право самому решить, каким образом довести его до сведения Павла I. В инструкциях, находившихся в том же пакете, что и меморандум, нунцию предписывалось действовать так, чтобы никоим образом не нанести ущерба отношениям между Ватиканом и Россией.