Обнаженный меч

На другом берегу реки, над величественным Золотым дворцом, над мечетью Газмийя, над Дворцом Золотых ворот вился легкий туман. Кое-где все еще виден был свет. По Тигру шла серебряная лунная рябь. На береговых "деревьях смерти" вновь раскачивались, повешенные. В эти тяжелые минуты рабыни жили надеждами, вспоминали свое прошлое, гордились им и как ни в чем не бывало пели:

Объявится ль пророк, который смело

кичливому Багдаду возвестил бы,

что в племени сосущих молоко

шальных верблюдиц и вонючих коз

не наберется сотни человек,

которые все вместе бы сравнялись

с одним хотя бы волоском Ширвина,

иль Джавидана, что великомудр.

Мой дед - Шахраи, мой прадед - Джаваншир.

Достойнее, чем мой преславный род

не отыскать, хоть обойди весь мир.

С соседнего корабля отзывались рабы-хуррамиты.

Фарраши, пустив вскачь своих коней по берегу, тыча плетками в сторону кораблей, поносили купцов:

- Эй, протухшие верблюжьи туши! Заткните глотки этим негодяям!

Купцы притворялись, будто не слышат, а рабы назло фарра-едам пели еще громче:

Отвека одеждою служит им шерсть

вонючих верблюдов горбатых,

а пищею служит им молоко

вонючих верблюдец горбатых.

Мы - дети огня, украшенье земли,

летит наша слава в далекие дали.

Мы - те, что всю жизнь на конях провели,

нам предки величье своё завещали.

Когда корабли проходили под мостом Рас-аль-Чиср, все онемели от ужаса. На мосту раскачивались высохшие трупы.

А в это время халиф Гарун ар-Рашид, стоя вместе с наложницей Гаранфиль и наряжалыцицей Ругией у окна Золотого дворца, смотрел на корабли, увозящие рабов. На ресницах у женщин сверкали слезинки.

XVI

КОМНАТА ДЛЯ НАРЯЖАНИЯ

Женщина, что скрытая казна, - только

сняв покров, узнаешь цену.

Много воинов Абдуллы, полководца халифа Гаруна, полегло в сражениях с хуррамитами, а раненых да искалеченных и счесть невозможно было. В селах, где шли бои, возникали кладбища муд-жахидов - борцов за веру. Халиф знал об этом. Но, не считаясь с потерями, неизменно писал Абдулле: "Силы халифата неиссякаемы. Сколько бы войск ни потребовалось, пошлю. Не поставив хур-фамитов на колени, в Багдад не возвращайся!"

В такую-то пору в Золотом дворце, не переставая, кипели казаны, как говорится, то открытые, то закрытые. Вряд ли кто из придворных любил наследника Амина, вечно занятого развлечениями, Айзурану хатун, мутившую весь халифат, или Зубейду хатун, неизменно поглощенную интригами. Симпатии были на стороне персиянки Мараджиль хатун и ее разумного, рассудительного сына Мамуна. Волей-неволей халиф вынужден был изменить свою политику. Опасаясь остаться в одиночестве, он решил привлечь недовольных аристократов на свою сторону и прослыть справедливым правителем: "Устрою большой и роскошный пир в честь рабов. Пусть видят, что халиф любит справедливость и не отличает рабов от рабовладельцев, и к тем, и к другим относится одинаково". Прознав о готовящемся торжестве, дворцовые рабы возликовали. Но мало кто догадывался об подоплёке этой затеи.

Трения между халифом Гаруном и главным визирем Гадж" Джафаром, постепенно усиливаясь, разделили придворных на две партии. Персов повсюду обзывали "красными" и притесняли. Обострение дворцовых интриг, превращающееся в бушующую бурю, было по душе и Айзуране хатун и Зубейде хатун. Они хотели, чтоб-халиф Гарун осудил главного визиря Гаджи Джафара не только как недостойного человека, покусившегося на честь халифа, но и как предавшего халифат врага, опекающего хуррамитов. Зубейду хатун обуревала такая ревность, что будь ее воля, она своими руками задушила бы Мараджиль хатун, а пир, затеваемый мужем в честь рабов, превратила бы в тризну. Но это было выше ее сил.

Между тем придворные прознали, что на этот раз халиф устраивает пир не в честь Мараджиль хатун, а ради своей любимой наложницы - Гаранфиль. Халиф сказал: "Я устрою такой пир, что он превзойдет знаменитые сатурналии85 римлян". В мечетях и монастырях Багдада только и было разговоров, что о предстоящем пире. А дело и вправду нешуточное затевалось: к нему готовились не только в летней резиденции халифа - Анбаре, но и в Золотом дворце, во дворце аль-Гудл, ар-Рассафа и во дворце Зеленого Купола. Халиф полагал, что ему удастся своим великодушием и щедростью подорвать влияние главного визиря Гаджи Джафара,

В Золотом дворце рабы лишились сна. Певицы и плясуньи, на-ряжалыцицы и служанки, долгие годы томящиеся в этой золотой клетке, денно и нощно молили аллаха надоумить халифа Гаруна, чтобы тот и им даровал свободу.

Очень радовалась и главная наряжалыцица дворца Ругия, постоянно ощущавшая на себе "прелести" сладкого ада. Будь у нее крылья, она взлетела бы. Она надеялась, что на этом пиру, устраиваемом халифом в честь рабов, Гарун и ее имя внесет в список счастливцев. Сразу же после утреннего намаза Ругия принялась, не покладая рук, хлопотать в уборной женской половины дворца. Трудилась, забывая передохнуть. Здесь даже шелковые занавески пахли благовониями. От драгоценных камней в этой комнате, казалось, вот-вот запылают зеркала. Чудилось, будто казна халифа здесь и находится. Перед зеркалом, кроме увенчанной изумрудом тугры - лежало множество различных украшений.

Ругия, вздыхая, глядела то на бадахианские лалы, то на хора-санские яблоки, или же надолго задерживала взгляд на индийских жемчугах: "Если красота состоит из десяти частей, то девять из них - одежда. Если бы эти драгоценности принадлежали мне, тогда все увидели бы, кто первая красавица во дворце". Иногда она шаловливо застегивала нитки жемчугов у себя на шее. Или же, взяв из серебряной коробочки, стоящей перед зеркалом, щепотку золотой пыльцы, осыпала ею свои черные пышные волосы. И каждый раз, печально вздыхая, раскладывала по своим местам взятые украшения: "У меня тоже немало драгоценностей, но... их не прибавляется. Да послужат своей хозяйке. Все здесь принадлежит Гаранфиль. Глянь, какие дорогие украшения для нее заказал халиф-тавризским умельцам! Бриллиантовые запястья, силсиле - нагрудные золотые кованые украшения, заколки, приколки, бубенчики для ног, затейливые кольца и серьги".

Ругия стала перебирать кипы книг, сложенных на ширванских и аранских коврах. Сначала полистала "Лейли и Меджнун". Что-то искала, но не нашла. Затем раскрыла книгу "Бусайна и Джами-ля". Но и там ничего не нашла. Полистав книгу "Лубна и Гейс", что-то пробубнила себе под нос. Наконец принялась за "Калшгу и Димну". Но, увидев на книге надпись халифа Гаруна, раздосадо-ванко бросила ее на ковер: "Все эти книги халиф Гарун подарил своей возлюбленной Гаранфиль. А я? Ах, судьба, судьба... почему мать родила меня девушкой?! Судьба девушки подобна капле весеннего дождя: ветер может взять и сдуть ее. И на колючий куст в безводной пустыне, и на дикий цветок в саду Золотого дворца. Разве сравнить мою долю с долей Гаранфиль? Сейчас халиф Га-рун не подарит мне даже ошейник пса Сейюри, которого берет с собой на львиную охоту. Но было время - он и меня обхаживал..."

Лучи утреннего солнца, пробившись через щель между желтыми шелковыми занавесками, не могли согнать следы переживаний с хмурого лица Ругии. Она то румяна с пудрой смешивала, то к зеленой краске86 добавляла ярко-красную87, хотела создать новую-краску. Но, убеждаясь, что получаются неприятные цвета, откладывала все в сторону.

Ругия, расправив тонкие, черные брови, сжала подкрашенные, созданные для поцелуев губы с присущей молодости охотцей засмотрелась в зеркале на себя: "Что у меня хуже, чем у нее?" И вдруг вздрогнула: "Ой, откуда это пятнышко на моем лице? Может, старею? Нет уж, старость Ругия не подпустит к себе. В Золотом дворце еще не было красавицы, равной мне. Между Гаранфиль. и мной разница в один-два года. Однажды разлюбят и ее. И она станет увядшей розой в опочивальне халифа Гаруна".

Ругия хоть и была грустной, но не поддалась унынию. Она быстренько так натерлась индийскими румянами88, что даже в увеличительное стекло невозможно было заметить пятнышко на лице. Ругия подумала про себя: "несчастная я, надо же мне и себя малость привести в порядок. Пусть Гаранфиль еще немного поспит, ее потом принаряжу. Дай-ка гляну, идет ли мне новое платье?"