Записки о революции

Но какие же выводы? Выводы, по-видимому, те, что надо призвать Керенского и просить его поступать, как хочет. Правда, кадеты и советский блок «доверяют» ему на разных условиях. Но тем больше оснований поступить так, как подсказывают «радикал-демократы», то есть не считать обязательными ни тех, ни других условий. Кадеты и Советы друг с другом явно не споются – из-за формы. Но по существу дело ясно. Керенскому, не желавшему знать ни «ответственности», ни «программы», надо отбросить и то, и другое… По существу это будет то, чего хотят кадеты. Совет, конечно, может снова начать канитель. Но неужели он решится на это после всего происшедшего?..

С такими результатами «исторической ночи» советские делегаты около шести часов утра отбыли в Таврический дворец.

А в Таврическом дворце нетерпение тех, кто бодрствовал, уже давно достигло крайних пределов. На рассвете в Зимний дворец послали гонца – поторопить и разузнать, что там делается. Гонец вернулся с пучком стенограмм, посмотрев на Малахитовый зал и поговорив с начальством…

Приехал, приехал! Бодрствующие стали будить спящих. Все бросились навстречу и, даже не дав гонцу войти в залу, остановили его в буфете. Ему пришлось взобраться на стол и сбивчиво рассказывать вышеописанные малоинтересные вещи о ходе «исторического» заседания. Депутаты были разочарованы: они ждали чего-то большего, настоящего. Стали читать стенограммы. Но понемногу, один за другим, махнув рукой, депутаты стали расходиться из буфета.

Уже было светло. Комнаты ЦИК по-прежнему являли картину сна, томления, беспорядка и досужих вялых разговоров… Но наступил-таки конец и «исторической ночи». К шести часам явилось начальство. Встряхнувшись, все отправились в Белый зал. Заседание предполагалось открытое, но хоры были совершенно пусты в этот неурочный час. Да и депутаты далеко не заполняли скамей.

С официальным сообщением выступил опять-таки Дан. Он вкратце рассказал о том, что более или менее было уже известно. И кончил тем, что кадеты явно не хотят работать на платформе 8 июля. Но выводов никаких Дан не сделал, он дал только информацию. Однако с выяснением сути дела выступили Мартов и Троцкий.

– Заседание в Зимнем дворце, – говорит Мартов, – вопреки обещанию Дана, носило далеко не информационный характер. Скорее дело обстояло так: нас призвали для того, чтобы осведомить о том, что происходило без нас и без нашего ведома. Формула, принятая меньшевиками и эсерами, есть отказ от ответственности министров-социалистов перед ЦИК… Совет создал самодержавную олигархию, передав Керенскому все права. Керенского необходимо вызвать сюда для объяснений.

– Удивительную растерянность проявили советские вожди во время кризиса власти, – продолжал Троцкий. – Кризис тянется три недели, а вожди качаются, как челн без руля. Они компрометируют перед народом органы демократии. Достойный удивления факт: могущественная партия эсеров, опирающаяся на огромное большинство, боится взять власть в свои руки и отдает себя в рабство монархистам-кадетам, готовым ликвидировать революцию. Вручение неограниченных прав Керенскому – это классическое начало бонапартизма…

Протестует против позиции советского блока и «сенатор» Соколов – в своей черной шапочке, ныне сменившей «чалму» на его разбитой голове. Но в защиту ликвидации Совета выступает Либер… Однако при этом обнаруживается, что половина высокого собрания, изнуренная «кризисом власти», крепко спит, склонившись на пюпитры. Возникает вопрос, не закрыть ли собрание? Бодрствующие снова будят спящих, чтобы те подняли руки. Но большинство голосует за продолжение заседания: собраться еще раз и говорить все о том же – представляется большинству нестерпимым. Лучше кончить сейчас.

И снова говорят фракционные ораторы. Умный Саакианц, защищая кадетов, указывает, что эта партия очень богата культурными силами. Несколько оживил собрание очередной скандал с Рязановым, которого жестоко и грубо преследовал Чхеидзе. Левая шумит и учиняет род обструкции – полная уныния, презрения и злобы.

В заключение принимается формула меньшевиков и эсеров, оглашенная в Зимнем дворце. Но все же характерно: за нее подано 146 голосов против 47 при 42 воздержавшихся. Отрицательные и колебательные настроения, как видим, вышли далеко за пределы официальной оппозиции… Часов около десяти заседание было закрыто. На улицах уже давно продавали газеты с описаниями «исторической ночи».

Ну и что же теперь?.. ЦИК снова упомянул о «неприемлемой» программе 8 июля. Официальный докладчик Дан ворчал с трибуны по адресу кадетов и громко рычал на них в «Известиях». Но всем было очевидно, что отсюда ничего не следует и не последует. Прежде всего это было очевидно для Керенского, который был с кадетами душой и телом.

С утра 22-го «полномочный глава страны и правительства» (как он отныне называл себя) был уже в Петербурге. И в тот же день он выпустил прокламацию, где возвещается, что Керенский приемлет на себя тяжкий долг, возложенный на него совещанием партий. Он предполагает при этом «исходить из тех начал, которые были преемственно выработаны и изложены в декларациях». А затем еще прибавляет нечто – непредусмотренное ни «историческим», ни каким-либо другим совещанием. «Вместе с тем, – объявляет он, – я как глава правительства нахожу неизбежным ввести изменение в порядок и распределение работ правительства, не считая себя вправе останавливаться перед тем, что изменения эти увеличат мою ответственность в делах верховного управления»… Это не совсем понятно по существу, но не вызывает никаких сомнений по тенденциям зазнавшегося бонапартика. Впрочем, это нисколько не страшно, а только немножко смешно.

Керенский безотлагательно возобновил свое любезное занятие – перекройку «полномочного» кабинета и жонглирование портфелями. Передавали, что дело двигается чрезвычайно успешно… Еще передавали, что «реабилитация» Чернова движется еще успешнее и уже приближается к концу. Будто бы даже для него открывается возможность снова вступить в министерство… Но этому здравый смысл не позволял верить. Выдать такого рода всенародную расписку в своем самодурстве, в недостойной, почти уголовной игре чужой честью, в мелких обывательских плутнях – это можно было только в оперетке, но не в революции… Но подождем – увидим.

А пока небезынтересно отметить, что в тот же день новый Верховный главнокомандующий генерал Корнилов выступил со своей собственной декларацией. Тон его телеграммы на имя Керенского мало соответствовал обычному тону доклада, адресуемого «солдатом» верховной власти. Командование Корнилов принял, но он post factum предъявляет ультиматум. Он требует полного невмешательства в его оперативные распоряжения и в назначение командного состава. Затем – распространения на тыл смертной казни и проч. по отношению к воинским чинам. Главное же, и этот «диктатор» объявляет свою «ответственность только перед собственной совестью и всем народом»!.. Ну что ж! Хорошие примеры заразительны. Буржуазные газеты приветствовали этот твердый язык. «Верховная власть» приняла декларацию к сведению. Поживем – увидим, что из этого вышло.

А пока, в самый разгар чехарды портфелей, в ночь на 23 июля, на своих квартирах были арестованы Троцкий и Луначарский. Их обвиняли в июльском восстании… Может быть, этот акт справедливости помог, со своей стороны, образованию кабинета. Но, во всяком случае, дело шло настолько гладко, что на следующий день, 23-го, кабинет был уже вполне готов.

Выглядел он таким образом. Керенский оставил себе портфели военного и морского министров, а заместителями своими по морским и военным делам назначил известных нам Савинкова и Лебедева (оба эсеры, но фигуры нарочито одиозные для демократии). Некрасов, заместитель по председательству в Совете Министров, получил портфель финансов. Терещенко, Скобелев и Пешехонов остались на своих местах. Ефремов получил государственное призрение, Прокопович – промышленность и торговлю, а Авксентьев – внутренние дела. Министром юстиции ныне оказался Зарудный, также личный друг Керенского, беспартийный радикал. Для почт и телеграфов вызвали из Москвы адвоката Никитина, считавшегося социал-демократом, но на деле бывшего к социал-демократии не ближе, чем Прокопович. Затем шли четыре вожделенных кадета: Кокошкин – государственный контролер, Карташев – обер-прокурор Синода, Юренев – министр сообщений и Ольденбург – просвещения. И все это увенчивалось… циммервальдцем и пораженцем Черновым. Такова была третья коалиция. Ни малейшей программы или декларации от нее не последовало.