Уроки Великой депрессии (СИ)

Не сумев вовлечь Гитлера в правительство, президентское окружение должно было как минимум заручиться его поддержкой в отношении переходного правительства Папена, против которого выступала даже собственная партия. Гитлер согласился, но выставил условия, которые были удовлетворены: легализация СА и роспуск рейхстага. Гитлер надеялся, что на следующих выборах, назначенных на 31 июля, его поддержит большинство избирателей. Перед выборами он уже вовсю критиковал правительство Папена.

Вышедшие из полуподполья штурмовики возобновили бесчинства на улицах германских городов. Но как только их демонстрации углублялись в кварталы, где хозяевами себя чувствовали коммунисты, это приводило к кровавым столкновениям. В июне в столкновениях погибло более 80 человек, в июле — 86 (в том числе 38 нацистов и 30 коммунистов). Папен запретил демонстрации. После побоища в рабочем пригороде Гамбурга Альтоне Папен 20 июля распустил социал-демократическое правительство Пруссии как неспособное справиться с ситуацией и возложил обязанности рейхсканцлера Пруссии на себя. Социал-демократы не смогли поднять рабочих на свою защиту, и их сопротивление носило комичные формы — в лучших традициях немецкой законопослушности. Офицер рейхсвера Мюллер, участвовавший в перевороте, вспоминает о том, как новый министр выпроваживал прежнего, социал-демократического:

«Зеверинг протестовал и заявил, что он вынужден подчиниться силе. Когда Брахт после обеда явился в свое новое министерство и потребовал от Зеверинга сдать дела, тот отказался, повторив, что подчинится лишь насилию.

— Какая форма насилия Вас больше устраивает? — любезно осведомился Брахт.

— Пусть с наступлением темноты два полицейских офицера выведут меня из министерства, — ответил Зеверинг» [172].

В накаленной обстановке 1932 г. это имело самые пагубные последствия для судьбы социал-демократии. По мнению В. Руге «важнейшим результатом событий 20 июля 1932 г. явилось разочарование многомиллионной массы сторонников социал-демократии, широко распространившееся среди них чувство своей беспомощности перед лицом реального насилия» [173]. В отличие от коммунистов, социал-демократы выступали против эскалации насилия в Германии. Но в июле 1932 г. они не решились на развертывание даже ненасильственного сопротивления произволу «кабинета баронов». Из-за безработицы организаторы переворота не боялись забастовок, а социал-демократы не рассчитывали, что им удастся провести мощную акцию. Но уже в ноябре коммунисты смогут провести крупную забастовку транспортников в Берлине. Просто СДПГ настолько привыкла к элитарной кабинетной политической культуре, что боялась призвать массы к чему-либо не вполне законному. К тому же для организации действенных акций необходимо было договориться с коммунистами, а это означало прокладывать им дорогу. Социал-демократы не учитывали, что в ситуации 1932 г. нацисты набрали гораздо большую силу, чем коммунисты, и представляли главную опасность.

За организацией социального протеста могла последовать дестабилизация Веймарской республики. Чтобы избежать этого, социал-демократы предпочли плыть по течению, наблюдая медленное умерщвление республиканской системы. У. Ширер комментирует: «В ноябре 1918 года они имели возможность создать государство, основанное на их же идеалах — идеалах социал-демократии. Однако им не хватило решимости. И вот на заре третьего десятилетия они превратились в усталую, поверженную партию, возглавляемую благонамеренными, но в большинстве своем посредственными старыми людьми, которые до конца остались верны республике, однако были слишком растерянны, слишком робки, чтобы идти на большой риск. Без риска же невозможно было думать о сохранении республики. Поэтому, когда Папен снарядил отряд солдат, чтобы ликвидировать конституционное правительство Пруссии, они ничего не смогли ему противопоставить» [174]. Классический социал-демократизм оказался бессилен в кризисную эпоху. Были забыты самоуправленческие идеи левой социал-демократии времен Ноябрьской революции, которые связывали социалистов с рабочими массами и давали трудящимся надежды на лучшее будущее. Решительность революционеров, создавших и отстоявших республику, осталась в прошлом. В арсенале социал-демократии сохранилась лишь привычка к законности и рутина борьбы за социальные выплаты, на которые сегодня не было денег в казне. Социал-демократия в германском кризисе оказалась слишком умеренной и аккуратной, чтобы быть реальной альтернативой нацизму. Избиратель уходил от социал-демократов. Даже коммунисты, за спиной которых стоял СССР, казались предпочтительнее. А для решительной реформистской политики нужна была какая-то новая сила.

На выборах нацисты получили наибольшее количество голосов и стали крупнейшей фракцией в парламенте (230 депутатов), оттеснив социал-демократов на второе место. Но большинство в рейхстаге составляло 304 депутата. Тем не менее, Гитлер потребовал для себя пост рейхсканцлера. По выражению В. Руге, «нацистский главарь, как говорится, ввалился в дом вместе с дверью: он без околичностей потребовал для себя кресло канцлера» и ключевые правительственные посты [175]. Казалось бы — что такого, Гитлер мог возглавить только коалиционное правительство, где работал бы под контролем министров-консерваторов и в любой момент мог быть снят с поста президентом (на это надеялись и итальянские аристократы, допустившие к власти Муссолини). Но Шлейхер, который стал в этот период основным советником Гинденбурга, опасался, что Гитлер, получив формальное право на власть, попытается с помощью своих штурмовиков совершить конституционный переворот. Шлейхер был прав. Геббельс писал в дневнике: «Придя к власти, мы уж никогда ее не уступим. Живыми они нас из министерств не вытащат» [176]. Поэтому Шлейхер был готов согласиться на канцлерство Гитлера только при условии, что тот будет согласовывать свои шаги с рейхстагом, а Гитлер упрямо требовал чрезвычайных полномочий. Договориться не удалось.

На своей встрече с Гитлером 13 августа Гинденбург холодно объяснил этому «капралу», что не может передать власть непредсказуемой партии. Штурмовики рвались в бой — взять власть силой. Гитлер снова приказал им сохранять спокойствие. Авторитет фюрера висел на волоске даже в своей партии. Но и в стране его позиция «все или ничего» вызвала разочарование, что сказалось уже на следующих выборах.

Сложившаяся ситуация была тупиком для всех. И консерваторы, и нацисты, и Шлейхер стремились переломить ее в свою пользу. За этой борьбой внимательно следили коммунисты, готовые в любой момент воспользоваться ошибкой правых, чтобы перехватить инициативу. 22 августа 1932 г. ЦК КПГ разослал окружным комитетам циркулярное письмо «Накануне нацистской коалиции во всем рейхе? Немедленно подготовить забастовки протеста и массовые демонстрации!» 177] Как показали последующие события, коммунисты блефовали — без социал-демократов у них не было сил, чтобы свергнуть коалицию нацистов и националистов. А социал-демократы были деморализованы.

30 августа Геринг был избран спикером рейхстага. 12 сентября он разыграл с Папеном злую парламентскую игру, которая стоила канцлеру места. На всякий случай Папен подписал у Гинденбурга декрет о роспуске только что избранного рейхстага. Коммунисты, как и ожидалось, вынесли предложение о вотуме недоверия правительству Папена. Но вот что было полнейшим сюрпризом, за канцлера не заступился ни один депутат, что по регламенту вело к рассмотрению дела уже сегодня. Гитлер решил поддержать предложение коммунистов, чтобы свергнуть правительство, в котором ему не нашлось места. Геринг объявил голосование несмотря на то, что Папен требовал слова для оглашения декрета о роспуске парламента. Спикер сделал вид, что не видит раскрасневшегося канцлера, который махал декретом прямо перед трибуной. Большинством голосов Папен был отправлен в отставку. Нацисты прекрасно умели пользоваться конституционными инструментами, когда это было им нужно. Но ценой этому был роспуск рейхстага и новые выборы — на этот раз 6 ноября.