Отчизны внемлем призыванье...

Заметим от себя, что проект Алексея Михайловича Унковского был наиболее радикальным, а его творец несколько позднее подвергся правительственным репрессиям.

Петр Николаевич Свистунов принимает самое активное участие в работе Калужского губернского крестьянского комитета, возглавляя левое его меньшинство, готовит выкупной проект и руководит губернской финансовой комиссией. Вместе с петрашевцем Н. С. Кашкиным и еще несколькими прогрессивными деятелями губернии он удостаивается чести быть страстно ненавидимым местными крепостниками. Но это только распаляет его неукротимую энергию. «Свистунов и Кашкин закабалили себя на обязательную работу уже не по 3 дня в неделю, а, кажется, по 30 часов в сутки» [297],— писал Г. С. Батеньков, тоже вынужденный «калужанин», М. И. Муравьеву-Апостолу в Тверь.

В Центральном Государственном архиве Октябрьской революции мы находим письмо Свистунова из Калуги от 24 апреля 1859 года. Оно содержит следующую информацию: «Как попал в Калугу, обступила меня докладная Комиссия, засадила за работу… Соловьевич (Н. А. Серно-Соловьевич. — Н. Р.) вернулся из Питера, рассказывает, что наш выкупной проект сделал там furor» [298].

Однако его горячий отклик на возбужденный в обществе вопрос освобождения крепостного сословия не находил должного резонанса. Местные крепостники после выступлений Свистунова вопили: «Каторжник!», а правительство отказалось допустить Свистунова и Кашкина в Петербург на заседания Редакционных комиссий как бывших «государственных преступников». Указующий перст петербургского начальства пытался поставить на место «зарвавшихся» не в меру «освободителей».

А после провозглашения постыдного «Положения 19 февраля», после того, как Свистунов предложил в губернском по крестьянским делам присутствии взять под опеку имение земельного магната, местного царька и заводчика С. И. Мальцева и объявил борьбу этому помещику, приказывавшему у себя в имениях вооруженным путем добиваться послушания крестьян, после этого он, как и несколько его единомышленников, должен был или уехать из города, или подать в отставку.

Петр Николаевич написал резкое откровенное письмо министру внутренних дел реакционеру П. А. Валуеву: «Я чувствую совершенную невозможность быть полезным на том месте… на котором трудился по мере сил в видах беспристрастного и правдивого применения к крестьянскому делу „Положения 19 февраля“… Не желая подвергаться впоследствии тяжелой ответственности за все, что могло бы в нем быть совершено в ущерб тем правам крестьян… я вместе с тем не в состоянии, при измененном составе калужского присутствия, поддерживать с достоинством правительственное начало» [299].

Свистунов под занавес получил орден, как все отставленные от крестьянского дела в период начинавшейся реакции, и вынужден был вместо уставных грамот и крестьянских наделов заняться преподаванием французского языка в калужской женской гимназии.

Но калужские крепостники еще продолжали негодовать по его поводу и даже печатно обвиняли его в потворстве крестьянам и противодействии интересам дворян.

«Крестьянская реформа, — отвечал через подцензурную московскую газету бывший декабрист, — не могла осуществиться без ущерба со стороны дворян. Те из них, которые признали необходимость пожертвований для общего блага и добровольно покорились силе обстоятельств, никого не винили за неуклонное применение нового закона. Но, разумеется, есть и такие, которые, исключительно озабоченные своим личным интересом… недоброжелательно смотрят на новый порядок. Кому неизвестно, что при всякой значительной перемене в общественном устройстве бывают люди, сожалеющие об отмененном порядке вещей?.. В этом неизбежном факте проявляется закон нравственного мира…» [300]

Однако не будем улучшать историю. Петр Николаевич Свистунов не разделял идеи крестьянской революции в период 1859–1861 годов. Ему были далеки воззрения Чернышевского и даже Герцена, но в проведении самой реформы он оказался радикалом, то есть желал ее наиболее полного и последовательного, а не куцего и изуродованного осуществления. Правда, с реформенными занятиями он вынужден был покончить: перевели из Калуги «красного» губернатора В. А. Арцимовича, вызвали в Петербург находившегося в оппозиции к местным консерваторам молодого князя А. В. Оболенского, уехал в деревню поэт и прогрессивно мыслящий гражданин, один из авторов «Козьмы Пруткова» А. М. Жемчужников, уехал к А. И. Герцену в Лондон самый крайний из калужского меньшинства Николай Серно-Соловьевич, а потом, вернувшись в Россию, был арестован. Против не желавших подписывать уставные грамоты крестьян использовались старые средства — древесные ветви. Наступала жизнь без иллюзий и обольщений…

В мае 1863 года Свистунов переселился в Москву. Он купил небольшой деревянный, но очень уютный особнячок в Гагаринском переулке, существующий и поныне. Этот дом в 20-е годы принадлежал знаменитой трагической актрисе Екатерине Семеновой; ею увлекался А. С. Пушкин и даже подарил ей первое издание своего «Бориса Годунова». Семенова предпочла театральной славе брак с аристократом-богачом князем Иваном Гагариным и переехала из Петербурга в Москву. Здесь князь и презентовал ей этот дом и бросил к ее ногам огромное состояние.

Умерла актриса в 1849 году, а спустя четырнадцать лет в ее покоях, связанных с рядом таинственных легенд, поселился бывший декабрист. В гостиной висели портреты родных Петра Николаевича. В большом уютном кабинете — камин, массивный письменный стол, кожаное кресло, шкафы с книгами. Возле дома с мезонином был просторный двор и сад.

Свистунова навещали товарищи по ссылке: Матвей Иванович Муравьев-Апостол, Михаил Александрович Бестужев, Андрей Евгеньевич Розен, Наталья Дмитриевна Фонвизина-Пущина.

Старик не был бездеятелен: он жадно следил за всеми текущими политическими событиями, очень много читал — кругозор его отличался изрядной широтой. Свистунов и печатался, и писал в стол. В одном из писем к Е. И. Якушкину, хранящихся в архиве, читаем: «Уступая настоянию Вашему, отложил на время изучение истории Папства и иезуитской истории и принялся писать свои записки. Достанет ли терпения — не знаю, необходимо также и спокойствие духа» [301].

Свистунов много занимался также собиранием и сохранением литературного наследия умерших декабристов. (Часть их бумаг он позднее передал Льву Толстому). Петр Николаевич хранил 3 тома писем И. И. Пущина, бумаги В. К. Кюхельбекера, М. А. Бестужева, Н. Д. Фонвизиной, П. С. Бобрищева-Пушкина и др. Когда к Толстому попала тетрадь Натальи Дмитриевны Апухтиной-Фонвизиной-Пущиной, великий писатель, потрясенный ее содержанием, отвечал хранившему этот документ декабристу: «…Начав нынче опять читать ее, я был поражен высотою и глубиною этой души. Теперь она уже не интересует меня, как только характеристика известной, очень высоко нравственной личности, но как прелестное выражение духовной жизни замечательной русской женщины» [302].

Племянница Свистунова Е. Н. Головинская, передавшая в Отдел рукописей Библиотеки имени В. И. Ленина его архив, вспоминала: «Петр Николаевич много читал, всегда был занят в своем кабинете. По вечерам играл на виолончели под аккомпанемент рояля. Аккомпанировала ему дочь Кити или Маделен. Иногда приходили друзья, музыканты, кто со скрипкой, кто с флейтой и устраивались трио, квартеты…

Петр Николаевич ценил в людях не происхождение, а человека, его качества, свойства души и знакомился с людьми на этих основаниях, так что в доме у него бывали только идейные люди» [303].

Несколько раз упорно повторяет сообщение о писании мемуаров Свистуновым уже знакомая нам Скаткина. Она рассказывает также, что вскоре после амнистии Петр Николаевич со старшей дочерью ездил за границу, где пробыл полгода. В одном из католических монастырей, постригшись вскоре после ареста сына, жила мать декабриста, и Свистунов виделся с ней и сестрами, поселившимися в Париже.