Хетты и их современники в Малой Азии

Эпически-мифологическое прошлое Месопотамии сливалось для писцов с полулегендарным прошлым древнейших исторических монархов. Среди этих фигур главными были Саргон и Нарам-Суэн, самые могущественные правители Аккадской династии. Созданные вокруг них литературные сюжеты, по-видимому, были переведены на хеттский язык и сохранились в архивах Хаттусы.

Однако следует напомнить — это важно, — что правители Аккада были прославлены не только величием их царства, но и страшным его падением. Согласно месопотамским представлениям, судьба их зависела от божественных предопределений, человеческих взаимоотношений (мести, обид) и воздаяний свыше.

Основную идею, что прошлое не является рядом случайных событий, а предопределено их сочетанием, хетты опять же развили в характерной им манере. Хотя божественное благоволение и сохраняло первостепенную важность для них, всякое несчастье они объясняли скорее не гневом богов, а человеческой слабостью и неправедной жизнью. Так, в местных легендах, подобных «Сказанию об осаде Уршу», где речь идет о попытках древнего правителя захватить вражеский город, вина за его неудачу возлагается не на богов и не на царя, не сумевшего угодить им, а на вопиющее невежество его военачальников, которые не смогли даже проследить за исполнением своих приказов. В данном случае, если судить по сохранившейся части легенды, вряд ли мораль ее относилась к военачальникам того времени, зато хеттские монархи с первых дней Древнего царства явно использовали в своих декретах и уложениях уроки прошлого. Например, Хаттусили I, назначая Мурсили I наследником трона, приказывает своим приближенным исполнять царские повеления, ибо только тогда Хаттуса сохранит главенство и на земле ее будет мир. Был прецедент, когда царские слуги ослушались монарха и возвели на трон узурпатора. «Многие ли из них избежали своей участи?» — риторически вопрошает царь.

Еще более характерна преамбула «Указа Телепину», в которой царь рассматривает раннюю историю государства и объясняет его успехи полным согласием, царившим тогда в царской семье, в то время как нынешние несчастья происходят из-за отсутствия такового. В подобных обзорах прошлого, где разные события объясняются главным образом достоинствами и недостатками людей, а не вмешательством сверхъестественных сил, древние хеттские монархи и их писцы предстают перед нами как истинные предшественники «отца истории» Геродота.

Те же дворцовые хеттские писцы обладали еще одним талантом Геродота — живостью повествования и умением создавать реалистические образы. Творения их состоят главным образом из постановлений и указов, анналов и договоров, но даже в таких текстах они поражают читателя отсутствием формализма и традиционных условностей. Наоборот, в них зачастую чувствуется живой язык, изобретательный и раскованный, и стремление передать драматическую напряженность той или иной сцены или проиллюстрировать характер действующего лица в совершенно оригинальном стиле.

Типичным примером может служить суровая непоколебимость Хаттусили I перед своей сестрой, «которая ревет перед ним, подобно корове», потому что сын ее был лишен права наследовать трон, или крайнее изумление Суппилулиумы, когда гонец сообщает ему о том, что его сыну предлагают трон Египта: «Со мной ничего подобного не случалось!»

Такие сцены придают официальным хеттским текстам жизненность и индивидуальность, которые чрезвычайно привлекательны и, бесспорно, оправдывают включение таких текстов в главу о литературе.

В предыдущих главах упоминалось о молитвах, сохранившихся в хеттских архивах. Эти тексты тоже иллюстрируют многие положения, уже отмеченные нами. Основная их форма и главные концепции, подобно многому другому, были унаследованы из Месопотамии, но в Хаттусе они были изменены и получили второе рождение. В них нет оригинальности выражений, сложных построений или глубины религиозной мысли, которые придавали бы им большое литературное достоинство, однако в них чувствуется неподдельное страдание, духовный конфликт, простая, обнаженная философия жизни. Все это в сочетании с естественными бытовыми выражениями придает этим молитвенным текстам типично хеттский характер.

Жизнь, говорится в них, связана со смертью, а смерть — с жизнью. Человек смертен, и человек грешен.

Даже если сам он невинен, грехи отцов его тяготеют над ним, он обречен на болезни и нищету. Но когда человек взывает к богу о милосердии, бог прислушивается к его мольбам, ибо он милосерден, он защита и убежище в смутные времена. Как птица ищет спасения в своем гнезде, так и человек ищет спасения в боге.

«Освети меня, как луна в полнолуние! — взывает страждущий. — Воссияй надо мною, как солнце в небе! Иди со мной одесную, подпрягись ко мне, как бык в ярме, сопутствуй мне, как истинному богу подобает!»

Невольно вспоминаешь изображение царя Тудхалии в объятиях бога-хранителя в Язылыкая.

Однако, несмотря на все эти фигуральные взлеты, молитвы хеттов сохраняли практический смысл. Воздав богу богово, молящийся убеждает свое божество, что этого вполне достаточно, чтобы избавить его от страданий. Потому что в конечном счете, убивая тех, кто приносит ему жертвы, бог вредит самому себе. Лучше пусть он нашлет эти страдания и бедствия на чужую страну, где достаточно подходящих жертв.

Вся литература, о которой упоминалось выше, принадлежала, как уже было сказано, к царскому двору и школе писцов. Это не означает, однако, что не существовало народной литературы. Нет никакого сомнения, что в те времена у хеттов, да и по всей Анатолии, пелись народные песни и рассказывались сказки. Несколько строчек песни воинов сохранилось в полуисторическом тексте периода Древнего царства:

Ритмическая структура и простой припев говорят о древней традиции народной поэзии, которая, если верить хеттским текстам, имевшим особый песенный строй, восходит, по-видимому, к дохеттскому периоду. Однако ни одного образца этой поэзии, помимо приведенного выше отрывка, не сохранилось. Но если мы вспомним дошедшую до нас песенку, которую пели воины Юлия Цезаря, а она единственный сохранившийся «литературный» образчик огромного народного латинского творчества, постепенно выявившегося только в средние века, легко предположить, что оно было также распространено и в Анатолии II тысячелетия до н. э. Но это народное творчество не интересовало ни храмовых служителей, ни государственных чиновников, никем не записанное, оно утрачено для нас безвозвратно.

Этими заметками о литературе мы заканчиваем обзор анатолийской культуры позднебронзового века. Если наш труд оказался в основном о хеттах, то это объясняется не только недостатком материала о других народах и областях Анатолии, но и доминирующим положением, которое хетты занимали здесь в то время. Хетты предстали перед нами народом, пусть не обладавшим гениальностью и оригинальностью, неспособным изменить ход мировой истории, но зато, несомненно, талантливым в политической и военной организации. Кроме того, хетты умело использовали все свои природные ресурсы, что позволило им завоевать и в течение многих столетий удерживать господствующее положение в ближневосточном мире.

Не менее важно еще одно обстоятельство. Хетты предстают перед нами не просто как один из древних народов, а как реальные люди, наделенные неповторимой индивидуальностью, которую мы легко распознаем до сих пор, спустя более трех тысяч лет.

В. Г. Ардзинба. Послесловие о некоторых новых результатах в исследовании истории, языков и культуры древней Анатолии

Предлагаемая вниманию читателей книга известного специалиста, автора ряда работ, в частности по хеттологии, Дж. Маккуина «Хетты и их современники в Малой Азии» представляет собой научно-популярный очерк. В данной книге затрагивается хронологически продолжительный отрезок истории Анатолии: период существования неолитической культуры городского типа Чатал-Хююка и Хаджилара VII–V тысячелетий до н. э., ассирийских торговых колоний II тысячелетия до н. э. и от объединения анатолийских городов-государств при Питхане и его сыне Анитте вплоть до образования Персидской империи, поглотившей «позднехеттские» государства.