Советско-финский плен (1939-1944).По обе стороны колючей проволоки

Впрочем, вызывает сомнение, что обессиленные голодом военнопленные могли причинить существенный вред здоровью охранников. Однако подобных случаев убийства пленных якобы при нападении или при попытке к бегству известно довольно много.

Итак, подводя некоторый итог данной главы, можно заметить, что, как и Советский Союз, Финляндия оказалась не готова к размещению большого количества военнопленных. Так, финский исследователь Пиркка Миккола установил, что уже в начале войны Продолжения проявились существенные изъяны в организации содержания советских военнопленных, которые были связаны с недостаточно четким решением нормативно-правового вопроса о соподчиненности организаций, отвечавших за прием советских военнопленных [81]. По сути, структура их приема, учета и обслуживания стала разрабатываться только в 1942 году, а окончательно отладить все моменты соответствующего порядка удалось лишь к осени 1943 года. С этого времени, считают многие исследователи, Финляндия в полном объеме стала соблюдать нормы международного права обращения с военнопленными в части их размещения и продовольственного снабжения.

Во время Зимней войны и финские, и советские власти были заинтересованы в сборе полной и, по возможности, достоверной информации о количественном и качественном составе пленных, находящихся на территориях обеих стран. Финские военные и гражданские власти, в ведении которых находились советские военнопленные, установили довольно простой порядок первичного учета русских пленных. Он сводился к их предварительному допросу и составлению учетной карточки, в которую записывались имя, фамилия, отчество, год и место рождения, семейное положение, сведения о родственниках, национальность и вероисповедание военнопленного.

Во время первичных допросов офицеров и политработников Красной Армии отделяли от основной массы. Эту категорию лиц затем допрашивали более подробно, особенно тщательно. Для общения с военнопленными в качестве переводчиков привлекались как военные лица (в основном из числа бывших офицеров царской армии), так и гражданское население. Например, финские военные власти из-за нехватки переводчиков были вынуждены привлечь к этой работе директора банка из Кайани Тирраненa, который родился в Северной Карелии и понимал русский язык.

Однако на этом простота решения проблемы кончалась. Финские военные и гражданские власти, согласуясь с требованиями Женевской конвенции об учете воинского статуса военнопленных, делили всех пленных на несколько групп для их последующего раздельного содержания в лагерях:

1) политическое руководство (независимо от звания);

2) офицеры;

3) младшие командиры;

4) строевой состав;

5) доброжелательно относящиеся к Финляндии — национальные меньшинства;

6) перебежчики.

Но, таким образом, они решали и прагматические цели создания благоприятных условий для идеологической обработки пленных. Они изолировали советских политработников от основной массы военнопленных, предотвращали влияние советских офицеров на рядовой состав из национальных меньшинств, создавали особую среду для работы с перебежчиками.

Таких специализированных лагерей и сборных пунктов для советских военнопленных в Финляндии было семь: лагерь № 1 — Кёюлиё (Кoуlio) и лагерь № 3 — Пелсо (Pelso), в которых находились политработники, офицеры и младшие командиры; лагерь № 2 — Карвиа (Karvia) и лагерь № 4 — Линтукумпу (Lintukumpu), где были размещены рядовые военнослужащие, представители национальных меньшинств и перебежчики; лагерь № 5 — Хуиттинен (Huittinen), предназначенный для содержания военнопленных 4 и 5 групп; а также сборный (пункт) лагерь в Утти (Utti) и сборный (пункт) лагерь в Париккала (Parikkala)¹². Впрочем, правило раздельного содержания военнопленных в зависимости от группы не всегда соблюдалось.

Еще при первичных допросах военнопленных финны старались определить национальность красноармейцев. Для этой цели был разработан «Проект руководства по допросу военнопленных. Установление национальности военнопленного». В нем, в частности, отмечалось, что национальность военнопленного необходимо установить еще на стадии первичного допроса. В крайнем случае, по прибытии в лагерь для военнопленных. Это объяснялось тем, что к нерусским пленным «следовало относиться более внимательно, так как уже во время войны их можно использовать в различных целях или же, по крайней мере, подготовить из них людей, которые после обмена военнопленными, вернувшись в Советский Союз, расселятся среди советских людей». С другой стороны, отмечалось, что «во время допроса следует остерегаться давать военнопленному такие представления, из которых он может понять, что принадлежность к нерусской национальности дает преимущества и наоборот».

В отношениях с военнопленными других национальностей финские власти исходили из идеологической доктрины о неразвитости их национального самосознания из-за низкого образовательного и культурного уровня. При этом опирались на тезис-ориентир, согласно которому советская пропаганда, фальсифицируя «даже самые наипростейшие сведения и обстоятельства, задушила самосознание нерусских народов».

К категории национальных меньшинств при делении военнопленных финны относили всех нерусских солдат и командиров Красной Армии. Выделенные в отдельную группу нерусские, по замыслу финских властей и в целом без нарушений международного права, должны были содержаться отдельно от остальных — русских пленных.

По финской классификации, в категорию национальных меньшинств попали люди титульных в СССР наций с численностью в миллионы человек и имевших свои государственно-национальные образования, например: украинцы, татары, белорусы, узбеки и грузины. К последним финны, например, относили людей всех национальностей, проживающих на Кавказе, что, конечно, не устраивало ни грузин, ни людей других национальностей, тщательно в течение веков оберегавших на Кавказе и за его пределами свое национальное достоинство. Также естественно, что, например, украинцы не могли согласиться с отнесением их к группе национальных меньшинств, под которыми в СССР понимали, прежде всего, малочисленные народы и народности, не имевшие в царской России не только своих национально-государственных образований, но и даже письменного языка, многих видов современного искусства и культуры.

По неполным данным, за время боевых действий были пленены около 1928 человек, являвшихся представителями 32 наций и народностей Советского Союза, то есть приблизительно 35 % от общего количества военнопленных. Думаю, что эти данные не вполне соответствуют действительности, так как, несмотря на учет, многих нерусских военнопленных записывали русскими. Особенно часто это происходило с украинцами, проживавшими до призыва в армию на территории РСФСР. Всего же в плену находились около 5546 солдат и командиров Красной Армии. Рассматривая эту категорию, стоит отметить, что большинство из них были украинцами, белорусами, карелами и ингерманландцами, татарами, евреями, мордвинами, чувашами, узбеками, башкирами и грузинами.

Лагерная администрация старалась компактно содержать лиц одной национальности, хотя это не всегда было возможно. Впрочем, в тюрьмах иногда и удавалось содержать представителей различных национальностей отдельно друг от друга. Военнопленный Борис Кожевин из 273-го стрелкового полка рассказал следователю НКВД:

«Нас в тюрьме рассаживали по национальностям. Русских отдельно, украинцев отдельно, белорусов отдельно, карелов отдельно. Коммунистов и комиссаров сажали в одиночки».

Считалось, что «национальные меньшинства» должны пользоваться некоторыми привилегиями, как то: более мягкий режим содержания, добавочное питание и т. п. Но на деле лишь у так называемых дружественных наций (советских ингерманландцев, карел и вепсов) были некоторые привилегии. Только они пользовались особым расположением лагерной администрации, поэтому, в частности, работали помощниками надзирателей и переводчиками.