Великая Испанская революция

Одно дело — лихо, по-анархически разогнать чиновников, тот же Женералитат. А что делать, если националисты восстановят его, а сторонники коммунистов, социалистов и либералов станут подчиняться не анархистским советам, а мэриям? Разгонять эти мэрии вновь и вновь? Это и называется диктатура — и с точки зрения либертарной идеологии, и любой другой.

Совершенно безвластное общество может возникнуть, если люди могут решать свои проблемы, минуя органы власти. Очевидно, в 1936 г. предпосылок для такого общества еще не возникло. Согласно анархистским концепциям это требовало создания органов самоуправления, полномочных принимать решения. Работники, которые не разделяют идей анархизма, имеют такое же право участвовать в этом самоуправлении и продвигать в них своих партийных лидеров. Таким образом, отказ от противоестественной анархистской диктатуры естественно требовал согласования действий с неанархистами, коалиции с теми силами, которые оказались по эту сторону антифашистских баррикад. Либо — диктатура анархистов, либо — сотрудничество с демократами, либо — война на два фронта к радости Франко. Какой-то иной возможности в тех условиях не существовало. Это и пытались втолковать Гарсиа Оливеру Монтсени, Васкес и Абад де Сантильян. Судя по тому, что Гарсиа Оливер позднее вошел в правительство Испании, им удалось разъяснить положение дел своему радикальному товарищу. Несколько позднее Гарсиа уже утверждал: «Мы отлично понимаем необходимость осторожного подхода к вопросу углубления революции. Мы хотим единого фронта с социалистами» [267].

21 июля, еще не осознав правоту сторонников умеренного анархизма, Гарсиа говорил: «Я утверждаю, что синдикализм, в Испании и в остальном мире, стоит перед актом провозглашения своих конструктивных ценностей перед лицом человечества и истории» [268]. История покажет, что анархо-синдикалисты смогли предъявить свой конструктивный потенциал, и не разгоняя другие политические силы. Собственно, другой возможности осуществить какие-то конструктивные преобразования не было — ведь новая экономика требовала какого-то пространства, не охваченного войной — не только отдельных сел, но и городов. Антифашистский союз предоставил анархо-синдикалистам такую территорию. Только благодаря этому мы теперь можем вообще судить о конструктивной практике экономического строительства анархо-синдикалистов, о своеобразном варианте производственной демократии, который Испания предложила миру.

Анархо-синдикалисты чувствовали, что вступают на еще более опасную стезю, чем раньше. Представители синдикалистских профсоюзных организаций опасались отрыва министров от низовых организаций НКТ. На октябрьском пленуме регионального комитета НКТ-ФАИ «большинство делегатов выразили свое логичное требование, что, насколько возможно, с рядовыми членами организации должны консультироваться, просили не использовать свои полномочия кроме чрезвычайных случаев» [269]. Но в условиях Революции и Гражданской войны все случаи были чрезвычайными.

Согласившись сохранить республиканскую государственность в Каталонии, анархо-синдикалисты сделали выбор, который определил развитие Революции вплоть до мая 1937 г. Женералитат и Народный фронт признавали право анархо-синдикалистов на проведение социально-экономических преобразований в Каталонии. Такую же политику в отношении социальной революции стало проводить и общеиспанское правительство. При этом анархо-синдикалисты могли исходить из того, что «их» революция еще не началась, пока не выиграна война. В ответ НКТ и ФАИ признавали легитимность коалиционных правительств Испании и Каталонии.

Принципиальным оппонентом анархистов стала Объединенная социалистическая партия Каталонии (ОСПК, испанское сокращение PSUC), образовавшаяся 24 июля 1936 г. путем слияния каталонских коммунистов и социалистов, а также небольших каталонских структур — Социалистического союза и Пролетарской партии. Это объединение готовилось заранее, но состоялось сразу после подавления мятежа в Барселоне [270]. ОСПК попросилась в Коминтерн, признав тем самым его строгие принципы. Это, однако, не значит, что все члены ОСПК в мановение ока стали коммунистами: «ОСПК в начале существования по сути своей была партией националистической, марксистской и, прежде всего, антифашистской. Поскольку она считала себя крылом Коминтерна, это породило определяющий фактор, характерный для Коминтерна и КПИ в отправной точке существования новой организации, и которая вместе с ними считала себя принадлежащей к коммунистическому движению, что положило начало запутанным взаимоотношениям» [271], — пишет «биограф» ОСПК Ж. Пучсек. С одной стороны, шло приведение партии к коминтерновским образцам, с другой — в нее входили люди более умеренных взглядов, симпатизирующие национальной автономии.

До 1939 г. ОСПК не была принята в Коминтерн, руководители которого считали, что в Испании должна быть только одна компартия, и ОСПК может войти в КПИ как ее региональная организация. Однако «заминка» с приемом в Коминтерн была вызвана не идеологическими причинами в строгом смысле слова, и не будет ошибкой называть ОСПК коммунистической партией уже с 1937 г. Во-первых, ее отношения с Коминтерном, несмотря на отсутствие формального статуса, строились так, как если бы ОСПК была секцией Интернационала. У партии был свой куратор Э. Гёре, она информировала ИККИ о своей деятельности и подчинялась указаниям ИККИ. Во-вторых, уже в январе 1937 г. КПИ признавала общность политических программ двух партий по крайней мере на современном этапе [272]. В-третьих, идейная эволюция руководства ОСПК быстро привела от абстрактно-этатистских представлений о социализме к одобрению той модели «социализма», которая существовала в СССР. Этому способствовал и визит первого секретаря ОСПК Х. Комореры в СССР в марте 1938 г. Фасад СССР производил впечатление на многих иностранных гостей, и не разделявших коммунистических взглядов. За фасадом разверзлись террор и социальные трудности. Но в данном случае Коморера не был обманутым гостем. Впечатления от «страны победившего пролетариата» лишь укрепили его во мнении, ранее сформировавшемся об СССР. Лидеров ОСПК не смущали критические публикации об СССР, в обилии выходившие в Каталонии. В 1937–1938 гг. ОСПК была вовлечена в репрессии против «троцкистов». В-четвертых, неоднородность ОСПК не мешала ей проводить целостную политическую линию. Влияние внутренних разногласий на ее курс было куда меньше, чем у НКТ и ИСРП. Эта линия четко укладывалась в указания Коминтерна, за исключением вполне терпимого в это время национального «флюса». Таким образом, ОСПК может быть охарактеризована не как социал-демократическая или просто демократическая, антифашистская партия, а как партия коммунистическая — в том смысле, в каком были коммунистическими восточногерманская СЕПГ или польская ПОРП во второй половине 40-х гг. ОСПК стала одним из модельных примеров распространенного во второй половине ХХ в. явления национального коммунизма.

Дуррути, вместо того чтобы разгонять Женералитат, двинул ополчение из Каталонии в Арагон, навстречу франкистам. Если верить М. Кольцову, особые надежды анархистский вождь связывал со взятием Сарагосы: «Я войду в Сарогосу первым, провозглашу там свободную коммуну. Мы не будем подчиняться ни Мадриду, ни Барселоне, ни Асанье, ни Хиралю, ни Компанису, ни Казановасу. Хотят — пусть живут с нами в мире, не хотят — мы пойдем на Мадрид… Мы покажем вам, большевикам, русским и испанским, как надо делать революцию, как доводить ее до конца» [273]. Но в августе стало ясно, что Дуррути не собирается воевать с Мадридом.