Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время

«Я сам был на месте взрыва, я собственными глазами видел изуродованные тела, я слышал стоны раненых, я видел слезы сирот и вдов, я видел траурную десятитысячную толпу, которая молчаливо шла за погибшими товарищами, я слышал проклятия, срывавшиеся с уст самых мирных, самых тихих и спокойных людей, я наблюдал ропот, справедливый ропот возмущения во всех рабочих кварталах Петербурга… Я спрашиваю вас, господа, неужели перед лицом этого моря человеческих страданий вы опять остановитесь, опять хватит у вас смелости сказать: запрос этот неспешен» [307]. Большинство Думы (134-против 127) признало запрос спешным. Впрочем, сыграло роль и то, что речь шла о военном производстве.

Обращался Малиновский и к далекому уже польскому периоду своей жизни, но, вероятно, используя и сведения, полученные от родственников и знакомых. По поводу национального гнета и национальной розни в Польше он говорил: «Я знаю те отношения, которые имеются в Польше… Я сам на собственной спине испытывал ваше отношение к нам… Моя спина не выпрямится от этого, господа, вы ее гнули в продолжение 15 лет». Он рассказывал, как капиталисты-евреи рассчитывали поляков, а капиталисты-поляки — евреев, «а страдает и голодает за это рабочий класс, неимущий элемент Польши…», и заключал: «Мы одни, социалисты, последовательны, мы не знаем; ни поляков, ни русских, ни евреев…» [308]

Подходящий пример он сумел найти даже при обсуждении ответа министра торговли и промышленности на запрос о нефтяном синдикате, вздувавшем цены на свою продукцию: «Я хотя давно уехал из Польши, но житель ее и уроженец, и будучи еще мальчиком, помню такой случай: для того, чтобы переехать из Плоцка в Варшаву, мы в старое доброе время платили 15 коп. на пароходе, ну двугривенный другой раз. Откуда-то, ни с того, ни с сего, цена поднялась до 75 коп., а через два дня до 1 р. 20. Конечно, тогда мне было непонятно, в чем дело, а теперь я думаю: немыслимо, чтобы в продолжение двух недель на нефть или на что-либо другое так цены поднялись, чтобы с 20 коп. нужно было перескочить до 1 р. 20 коп. за проезд». И отмечая беспомощность правительства, Малиновский подчеркнул, что законы против синдикатов не соблюдаются подобно тому, как это происходит, когда отказывают рабочим в регистрации профсоюзов, — и в том и в другом случае это делается в интересах капиталистов [309].

Читая теперь выступления Малиновского в Думе, невозможно поверить в их неискренность: он говорил о том, что испытал сам и что испытывали его главные слушатели — рабочие, о том, что формировало их радикальное умонастроение.

Часто можно было видеть Малиновского в редакции «Правды», так как ему вменялось в обязанность заботиться о распространении и упрочении легального органа ЦК, подобно тому, как этим занимался в период становления газеты депутат III Думы Н.Г. Полетаев [310]. В соответствии с решением ЦК РСДРП о реорганизации работы редакции «Правды», принятым в начале января 1913 г., Малиновский вместе с Петровским вошел в состав узкой редакционной коллегии «Правды» (первое время отсутствовало разделение труда между депутатами, и Малиновский держался в «Правде» как единоличный контролер, вникая во все стороны жизни газеты). В «Правде» и в примыкавших к ней легальных журналах печатались время от времени его статьи.

В редакции «Правды» увидел впервые Малиновского студент Вячеслав Скрябин (Молотов), ее секретарь, состоявший по должности в переписке с Лениным и осваивавший таким способом азы ленинизма: Ленин в своих письмах изливал возмущение тем, что редакция вычеркивает из его статей упоминания о «ликвидаторах» и требовал «коренных перемен». Московский депутат появился в редакции в качестве предвестника таких перемен и произвел на будущего верного сталинского соратника наилучшее впечатление, о чем Молотов много десятков лет спустя рассказал поэту Ф.Чуеву: «Живой такой человек, оборотистый, умел держаться: когда нужно — с гонором, когда надо — молчаливый… Красивый, довольно симпатичный…» [311]

Естественно, что Малиновскому поручили поддерживать связь между фракцией и профсоюзом. Он принял участие в отвоевании на сторону большевиков родного ему петербургского союза металлистов; в апреле 1913 г. члены союза впервые избрали правление, в котором сторонники «Правды» имели большинство (13 из 25), а в августе рабочие-меньшевики были вытеснены из правления полностью. За одну из статей Малиновского в «Правде» о союзе металлистов газета подверглась очередной репрессии: на редактора (как всегда, подставного) был наложен штраф с заменой трехмесячным арестом. Но в большинстве случаев Малиновский старался держаться в определенных рамках, чтобы не доводить дела до более серьезных наказаний и сохранить для нелегальной партии легальную газету.

Преимущество Малиновского перед другими депутатами заключалось, помимо прочего, в петербургских связях. Он знал здесь многих, и его знали такие известные рабочие-партийцы из числа металлистов, как С.П.Медведев, М.И.Калинин, А.В.Шотман, И.Г.Правдин. Калинин в это время, по его же словам, «свой нос не высовывал в нелегальной работе» [312]; ЦК поручил ему и Правдину помогать думской фракции, в которой петербургский депутат Бадаев на первых порах был на положении ученика: самый молодой из всей шестерки он стал депутатом случайно (большевики, чтобы не допустить избрания в столице меньшевика, раскололи рабочих-выборщиков, выдвинув параллельного кандидата) [313]. Естественно, что равным своим наставникам мог быть только Малиновский.

Через Шотмана, который в 1910 г. перебрался в Гельсингфорс, депутаты установили связи с финскими социал-демократами. В феврале 1913 г. состоялись две встречи с ними — в Выборге и Гельсингфорсе, вторая встреча — с социал-демократической фракцией гейма почти в полном составе, причем Малиновский обнаружил знание обсуждавшейся финнами проблемы — выбирать ли представителей Финляндии в Государственную думу и высказался в том духе, что, пока действует третьеиюньский избирательный закон, нельзя рассчитывать на сочувствие Финляндии со стороны думского большинства; участвовать в выборах — значит признавать допустимым существование наряду с демократическим законодательством в Финляндии, где были всеобщие выборы, реакционного общероссийского законодательства. Он, вероятно, готовился к этой ответственной встрече, но все, что он говорил, высказываясь в разное время по национальному вопросу, казалось всегда органичным, вытекающим из интеранационалистских убеждений и чувств.

По мере того, как росло правдистское влияние, росла популярность Романа Малиновского — рабочего трибуна, авторитетного руководителя. Это было результатом и его собственных усилий, и усилий его окружения, а также членов Заграничного бюро ЦК.

…А вечерами, облачившись в сюртук, он отправлялся на тайные свидания с шефом — совсем другой человек, личный секретный сотрудник директора департамента полиции Белецкого «Икс». Встречались обычно в заранее заказанных на подставное лицо отдельных кабинетах первоклассных петербургских ресторанов — Палкина, «Малоярославец», «Старый Донон», «Новый Донон». Сначала приходили Белецкий с Виссарионовым, через некоторое время появлялся, опасливо озираясь, «Икс».

В располагающей, непринужденной обстановке Белецкий задавал вопросы, Виссарионов вел записи (потом, когда он покинул департамент полиции, записывать стал сам директор). Кроме тетради в черном коленкоровом переплете — дневника агентурных наблюдений «Икса», Белецкий брал с собой доклады начальников охранных отделений и заграничной агентуры: «Икс» выступал здесь в качестве эксперта: проверял, уточнял, давал разъяснения, иногда обещал навести справки у того или иного депутата.