Северная Африка в IV-V веках

Приведенные данные показывают, что развитие колонатных отношений в Африке в период, предшествующий установлению домината, создало в общем благоприятную почву для насаждения крепостного колоната, которое практиковалось позднеримским государством. В тот период, когда колон был юридически прикреплен к земле и тем самым официально признан лицом, подчиненным власти землевладельца, его фактическое отношение к последнему уже представляло собой достаточно явно выраженную личную зависимость. В то же время данные африканских источников не могут подтвердить точку зрения об особо благоприятном положении африканских колонов IV— V вв., о наличии у них юридического статуса, якобы отличного от статуса колонов других провинций, и т. п. Наиболее характерные черты позднеримского колоната как юридического института — прикрепление колонов к земле, подчинение их в правовом отношении собственникам имений — достаточно отчетливо прослеживаются в Африке. У Августина мы находим следующее общее определение колонов: coloni, qui condicionem debent genitali solo, propter {133} agri culturam sub dominio possessorum  ^{1 27}. Таким образом, у африканского церковного писателя не вызывает ни малейшего сомнения ни факт прикрепления колонов к земле, ни то, что землевладельцы являются по отношению к ним господами. Последнее особенно характерно: власть посессора над колоном определяется тем же термином dominium, что и власть рабовладельца над рабами. В данном случае представление о колонате, почерпнутое из реальной действительности, вполне совпадает с тем понятием колона, которое развивается позднеримским правом, рассматривавшим его как лицо, подчиненное господину (dominus) и не обладающее какими-либо правами собственности  ^{1 28}.

Августин говорит о связанности колонов с землей, на которой они родились (genitali solo). В этом проявилась особенность, отличавшая прикрепление колонов к земле в Африке от соответствующих отношений в ряде других провинций, в особенности на Востоке. Как отмечалось в литературе, африканские колоны были coloni originarii, но не coloni censiti, т. е. их принадлежность к тому или иному имению устанавливалась исходя из их происхождения из этого имения, а не на основе их приписки к цензу  ^{1 29}. Эта особенность, очевидно, объяснялась отсутствием в африканских провинциях обложения имений в соответствии с количеством работников; как отмечалось выше, здесь существовал только поземельный налог. М. Паллас полагает, что прикрепление к origo было менее строгим, чем прикрепление к цензу, и что это обстоятельство будто бы давало африканским колонам возможность уходить со своих участков и даже отчуждать их  ^{1 30}. Однако вряд ли можно приписы-{134}вать тем или иным методам фискального обложения столь серьезное влияние на реальные отношения, которые определялись в первую очередь степенью фактической зависимости колона от землевладельца.

В этой связи значительный интерес представляют сведения о положении колонов, которые мы находим в переписке Августина. В письме к некоему Ромулу (очевидно, собственнику крупного имения) Августин порицает его за несправедливости, причиненные им своим колонам  ^{1 31}. Ромул сам не жил постоянно в своем имении. Августин приводит имена трех акторов, замещавших Ромула в управлении хозяйством: Понтикан, Валерий и Агинезис. Из письма видно, что колоны по требованию Понтикана вынуждены были выплатить двойную сумму своего оброка (hoc tecum ago, ne... bis reddant, quod debent, cum coloni... actori suo dederint... servientes). Августин рисует картину отношений между собственником имения, его акторами и колонами. Не только сам Ромул, но и его управители могут эксплуатировать колонов, не считаясь ни с какими нормами. Оправдываясь перед Августином, Ромул заявил ему, что Понтикан взял лишний оброк с колонов по собственному произволу, без его, Ромула, приказания. «Но ты приказал,— возражает ему Августин,— чтобы они подчинялись Понтикану, и они не могут различать, до какой степени они должны подчиняться». Материальное положение колонов Августин описывает в самых мрачных тонах, называя их несчастными и бедными (miseri et egentes) людьми и указывая на несправедливость того, что оброк взимается дважды с тех, которые с трудом доставляют его один раз (ut bis exigantur, qui semel reddere vix sufficiunt).

В письме Августина говорится только об оброчных повинностях колонов. Часть оброка они вносили деньгами, часть натурой. Из продуктов, вносимых колонами, Августин упоминает вино. {135}

Разумеется, мы не можем судить о том, насколько приведенные данные Августина типичны для всех крупных имений поздней Римской Африки. Однако они во всяком случае гораздо более показательны и конкретны, чем весьма шаткие гипотезы о существовании неких юридических норм, якобы определявших совершенно особое положение африканских колонов. В то же время эти данные подтверждают то впечатление о совершенно бесправном положении колонов, которое создается при знакомстве с кодексами, об их не только юридической, но и фактической крепостной зависимости от землевладельцев. Эта зависимость, как свидетельствует африканская церковная литература, распространялась не только на сферу экономических отношений (произвольное превышение норм повинностей колонов). Собственники имения часто по своему произволу заставляли своих колонов переходить из ортодоксального христианства в донатизм или наоборот  ^{1 32}. В Африке IV в., где религиозные убеждения отстаивались трудящимися слоями населения с чрезвычайной стойкостью, это имело немалое значение. В свете всех этих фактов, характеризующих реальное положение африканских колонов, предположение о том, что они будто бы могли свободно уходить из имения и даже отчуждать свои участки, представляется совершенно невероятным.

Вместе с тем мы можем констатировать, что отмеченные выше особенности колонатных отношений в Африке II в. до известной степени сохраняли свое значение и в рассматриваемое время. С этой точки зрения представляет интерес уже упоминавшийся в другой связи указ Валентиниана и Валента от 366 г. президу Триполитании (CJ, XI, 48, 5): «Господа имений (domini praediorum) должны получать то, что предоставляет земля, но не требовать денег. Крестьяне (rustici) пусть не выбирают деньги (в качестве способа уплаты повинностей), если этого не требует обычай имения (consuetudo praedii)». Из данного указа можно заключить, что в период Поздней империи местный обычай продолжал рассматриваться в качестве основы, регулировавшей повинности зависимого населения имений. Интересно, что авторы указа допускают существование consuetudo, предписывающего денежную ренту, лишь в виде исключения. {136} Таким образом, типичным способом уплаты повинностей колонов продолжала оставаться натуральная рента. Это подтверждается и конкретными данными Августина  ^{1 33}.

Однако в условиях Поздней империи поместные обычаи вряд ли могли служить сколько-нибудь прочной гарантией против увеличения повинностей колонов. Росту эксплуатации всех слоев зависимого сельского населения способствовало усиление налогового гнета, который все в большей степени давил не только на хозяйства куриалов, но и на имения крупных землевладельцев-сенаторов. Собственник имения был обязан внести за счет продукта труда колонов причитающиеся с него фискальные повинности и, кроме того, разумеется, стремился обеспечить собственный доход. Если имение сдавалось кондуктору, то он также выступал в качестве претендента на значительную часть этого продукта. Колоны испытывали, таким образом, двойной или тройной гнет, что, конечно, не могло не приводить к превышению традиционных норм их повинностей. Можно предполагать, что именно с этим явлением были связаны мощные вспышки восстаний сельского населения в Нумидии в IV и V вв. В источниках подчеркивается, что восставшие разрушали амбары и винные погреба в имениях  ^{1 34}, в чем, очевидно, выражался протест против чрезмерных, противоречащих обычаю, взиманий натуральных продуктов землевладельцами.