Дикая полынь

Разрыдавшись, Броня выбежала во двор. Равнодушные к ее слезам соседи занимались своими делами: кто развешивал белье для просушки, кто сколачивал сломанный столик, кто торопливо дочитывал купленную в складчину газету. И только один старик старался утешить олу.

- Зачем сестра так сделала? - восклицала сквозь слезы Броня.

- Как зачем? - с горькой усмешкой ответил ей старик. - Она ведь заработает на вас.

- Политический капитал? - попытался уточнить подошедший Лев Яковлевич.

- Почему политический? За то, что вы вдвоем приехали сюда по ее вызову, она получит денежную премию. Двести лир за душу.

После паузы старик продолжал:

- Политический капитал Рая тоже заработает на вас. Она ведь слывет активной сионисткой.

- Не может быть, - недоверчиво заметил Каплан. - Рая никогда не интересовалась политикой.

- Она и теперь интересуется не политикой, а деньгами. Она "кэсэф-сионистка".

"Кэсэф" на иврите означает деньги. И людей, старательно рекламирующих свои сионистские убеждения с одной только целью извлечь из этого материальные выгоды, в Израиле величают "кэсэф-сионистами".

Потом Капланы узнали, что они далеко не первые, кому материально стимулируемые Рая с мужем послали вызов. Правда, муж Раи с достоинством утверждал:

- Не думайте, эти деньги не из казенного кармана. Нет, нет! Нам платят из благотворительных средств частных филантропов...

Ну, в точности, как в грустном анекдоте, бытующем среди тех, кто, побывав в Израиле, не пожелал стать гражданином этого государства:

"Кого можно назвать истинным сионистом? Еврея, который за деньги другого еврея сумел вызвать в Израиль третьего еврея".

Впрочем, Рая и ее супруг могут обидеться, если им скажут, что они сионисты. Сейчас среди сионистов более модно именовать себя социалистами. Один из наиболее распространенных аргументов подобной трансформации звучит так: смотрите, мол, Голда Меир ездила в Европу не на сионистские конгрессы, а на конференции социалистического интернационала, причем не рядовым гостем, а влиятельным участником!

Утверждая, что премии за "вызванных" платит не государство, муж Раи не солгал. Действительно, израильский так называемый "общественный комитет помощи советским евреям", организующий в массовом масштабе вызовы в Израиль от мифических родственников, субсидируется частными организациями и щедрыми заокеанскими меценатами. Одна из активисток хайфского филиала этого комитета, Дора Фишер, проболталась своим подопечным, что львиную долю субсидий составляют "благотворительные пожертвования из-за рубежа".

На сребреники этих "благотворителей" сионисты мошенническим путем, применяя заранее обдуманный обман, из одной страны в другую заманивают и перепродают людей для удешевления в Израиле рабочей силы, для пополнения армии агрессора.

И подобное возрождение зверских повадок работорговцев эти "благотворители" еще смеют прикрывать разглагольствованиями о Декларации прав человека, принятой Организацией Объединенных Наций...

Возвращаюсь к чете Капланов. Они вскоре убедились: все, о чем писала им проживающая в Израиле "кэсэф-сионистка", оказалось чистейшей выдумкой. Принадлежащий ей "роскошный ресторан" оказался крохотной и смрадной столовкой для рабочих близлежащей фабрики. Значительную прибыль владелица выгадывала на том, что полицейские сквозь пальцы смотрели на непрестанные нарушения санитарных правил и порядка торговли: этим они оплачивали Рае слежку за рабочими, среди которых было несколько коммунистов.

Льву Яковлевичу тут же было дано задание: прислушиваться ко всему, о чем говорят рабочие, особенно если за столиками сидят коммунисты. А своей не очень-то здоровой сестре Рая определила непосильную роль "девушки для всего" - на задымленной и совершенно не проветриваемой кухне.

Капланы решили покинуть Израиль как можно скорее, пока долговая петля еще не совсем затянула шею.

Капланы бомбардируют слёзными письмами сыновей - слесаря в Вильнюсе и музыканта в Минске, которые настойчиво предостерегали родителей от шага, погубившего их жизнь.

- Ах, почему я не послушалась сыновей! - безуспешно пытается сдержать поток слез Броня Каплан. - Лучше бы я попала под автобус, чем ехать в Израиль! - И тихо, но с большой внутренней убежденностью добавляет: - Как много там недобрых людей! Жизнь, видно, учит этому. Кто знает, может быть, и я там стала бы такой же...

- Мне стыдно написать сыновьям, что израильское государство оценило их родителей по двести лир задушу, - признается Лев Яковлевич.

Беседуя с Капланом, я еще не знал, что будь он квалифицированным работником дефицитной для Израиля специальности да еще молодым, за его вызов заплатили бы не двести, а даже целых триста лир!

ЖЕНЫ "НЕЧЕСТИВЫЕ"

За вызов Ици Гиршовича Меирсона его родственникам не заплатили, вероятно, и двухсот лир. В самом деле, зачем "великому" Израилю нужен немощный человек! Это в Риге Меирсон мог весьма неплохо жить, получая пенсию инвалида Отечественной войны и выполняя на фабрике "Садарс" легкую работу да еще при укороченном рабочем дне.

Но родственники в Израиле с иезуитским упорством изводили его старую мать:

- Неужели ты сможешь спокойно умереть, зная, что твой Иця женат на латышке? Неужели ты не выполнишь веление нашей веры и не разлучишь их?

Старушка пыталась переубедить окружавших ее религиозно настроенных израильтян. Иця живет с женой двадцать восемь лет, напоминала им она. Именно заботам жены обязан он тем, что перестал быть лежачим больным.

Такие человеческие доводы не тронули правоверных фанатиков. Они в конце концов заставили старушку написать Ице, что она приговорена врачами к смерти и хочет, чтобы родной сын закрыл ей глаза после кончины.

И сын незамедлительно выехал к матери.

Но приехал он к ней - какой позор для сына израилева! - с женой-иноверкой. Не решилась жена отпустить полуслепого мужа одного на далекую чужбину.

Скандал выплеснулся на улицу.

Ицю с "нечестивой" женой родственники не пустили на порог своего дома. И безжалостно потребовали:

- Прогони ее! Разведись! Тебе не потребуется даже тревожить для этого раввина - ваша загсовская бумажка здесь не имеет никакой цены.

Меирсон пытался усовестить родственников:

- Разве могу я оставить жену? Мы прожили вместе более четверти века! И как она будет жить одна на чужбине?

Последовал спокойный, деловой ответ:

- Не пропадет. Если подмажет щеки и как следует укоротит юбку, сможет подработать проституцией.

Иця Меирсон с женой пытались покинуть Израиль на следующий день. Но выданная ему "Сохнутом" пресловутая "голубая книжечка" была уже испещрена долговыми записями. Учтено было все - от билета на самолет из Вены в Израиль до обедов в "курортной тюрьме", как принято было называть в Вене замок Шёнау.

Чтобы как-нибудь просуществовать, Меирсон пытался устроиться на работу. Некий мелкий фабрикант сжалился над ним и согласился взять его в ночные сторожа. Разумеется, с пониженной зарплатой. Меирсон с радостью согласился.

Но его правоверные родственники многозначительно предупредили "филантропа":

- Неужели вы решитесь взять на работу еврея, осквернившего себя браком с иноверкой? А погладят ли вас за это по головке?

Иця работы не получил. От голода в стране правоверных его спасла "иноверка", не гнушавшаяся никакой - самой черной, самой изнурительной поденщины.

Встретившись с Меирсоном в Вене, я спросил его, на какие средства живет он в этом городе.

- Если бы не жена, - прослезился он, - меня уже не было бы в живых...

Спустя несколько дней я побывал в печально известном доме на Мальцгассе, где ютилось большинство беженцев[Ныне эти ужасавшие туристов трущобы, прозванные самими жителями австрийской столицы "позором Вены", снесены.]. Окруженный шумливой толпой плачущих взрослых и стайкой детей с недетской печалью в глазах, я заметил немолодую женщину, молчаливо стоявшую в сторонке. Это была жена Меирсона.