О прекрасных дамах и благородных рыцарях

Могли заключить новый брак те, чьи супруги попали в плен к врагу и чья судьба была неизвестна. Здесь было несколько способов урегулирования по поводу срока отсутствия и того, будет ли вернувшийся неожиданно супруг/супруга иметь легальные брачные права на свою заключившую новый брак половину. Вообще взгляды христианской церкви на развод сильно изменялись, очевидно, вместе с условиями и прочими реалиями жизни. Историки считают, что в шестом-седьмом веках разводы по взаимному желанию были обычным делом, в восьмом веке за разведенными не признавалось права на следующий церковный брак, и в последующие столетия, когда светский закон стал потихоньку передавать все дела, связанные с браком, под эгиду церковного закона, церковь все тверже начинает отстаивать доктрину, что брак – это договор на всю жизнь, благословляемый Богом, и на этом основании не может быть «передуман» человеком.

Средневековое кольцо, золото и сапфир. Надпись на кольце «Loyal Desir» – «Верный в своем желании». Начало XV века.

В середине и конце Средних веков развод существовал в двух формах. Во-первых, в случае, когда брак изначально был неправомерен, то есть, если у одного из супругов где-то существовала уже половина и это было скрыто. Во-вторых, если пара попадала под какой-то пункт из длиннейшего листа препятствий к браку: генетическое родство или даже родственные связи через браки родственников (самая популярная причина), импотенция супруга, подтвержденная жюри из десяти-двенадцати «матрон», принуждение к браку силой или запугиванием, несовершеннолетие, имеющийся в наличии официальный обет безбрачия, ситуация, когда один из супругов не состоит в христианской вере. Собственно, все эти препятствия сосредоточены на периоде до вступления в брак, они как бы делают этот брак ненастоящим. Эти разводы признавались по принципу «а vinculo», и расставшиеся супруги считались как бы и не вступавшими никогда в брак. Правильнее назвать эту форму развода аннулированием брака.

Английский брачный закон был уникален тем, что он рассматривал в числе поводов для развода также и события, которые произошли уже после брака. Например, жестокое обращение было поводом для развода «а mensa et thoro», который давался обижаемой стороне. Собственно, аналог современного «разъезда», когда супруги хоть и числятся супругами, но не живут вместе и не имеют общего хозяйства. Интересным явлением в средневековой Англии было то, что часть бракоразводных дел никогда и не попадала в церковные суды, а решалась чисто юридически. Даже такие видные персоны, как Эдмунд, граф Корнуэльский, и его жена, Маргарет де Клэр, договорились в 1294 году о том, что Маргарет получит финансовую компенсацию и не будет обращаться в церковный суд с требованием восстановить себя в супружеских правах. Излишне говорить, что такие «саморазводы» церковь осуждала, но на практике они были самым обыденным делом, о котором церковь могла узнать только в случае, если кто-то внезапно обращался в церковный суд и выяснялось, что брак этот изначально был заключен с человеком, разведенным через договор, а не решением церковного суда.

О таинствах брака

Разумеется, как бы ни были важны хозяйственные и управленческие таланты новобрачной, каким бы искренним ни было желание заключивших брак супругов ужиться в ладу и доверии друг к другу, интимная сторона замужества не могла не оставаться важнейшей частью жизни семейной пары. Историков тем более чрезвычайно интересует эта сторона средневековой жизни, что задокументировать ее было, естественно, невозможно. Во всяком случае, напрямую. Даже в личных письмах тех же Пастонов довольно нежные письма Маргарет своему мужу только мягко намекают на чувства более горячие, нежели те, которые можно определить нейтральным термином «супружеская привязанность»: «Я умоляю тебя носить то кольцо с изображением св. Маргариты, которое я послала на память, пока ты не вернешься домой. Ты же оставил мне такую память, которая заставляет меня думать о тебе и день, и ночь, и даже во сне». В завещаниях мужей, документах все-таки официальных, иногда выражаются вполне человеческие чувства, но тоже в форме сдержанной: «ради величайшей любви, которая когда-либо существовала между мужчиной и женщиной». Так написал в своем завещании сэр Стивен Томас из Ли в 1417 году. Следующий логичный для исследований источник – сочинения церковных философов, св. Августина, св. Иеронима и Иовиниана. И вот здесь начинаются проблемы и непонимания, из которых и возникло расхожее мнение о том, что церковь кое-как была вынуждена одобрять браки, но уж совершенно точно была против сексуальности паствы.

На самом же деле, если хотя бы немного вникнуть в то, о чем писали эти ученые мужи, жившие в середине первого тысячелетия, без выхватывания из контекста подтверждающих собственное мнение фраз, то становится совершенно очевидным, что спорили они между собой отнюдь не о реальных вещах, но о христианских принципах. Отвлеченно, сухо, испытывая живые человеческие чувства только к оппонентам да к предмету размышлений. К этому можно бы было прибавить и то, что клирики ничего не знали о реальной жизни и о женщинах, но это не так. Св. Иероним ударился в аскетизм, когда ему было уже 34 года. Св. Августин стал священником в 37 лет. Насколько известно, только самый либеральный из них, Иовиниан, стал монахом в молодости.

Так что все они знали, все испытали сами и вряд ли имели какой-то особый, болезненный интерес к предмету настолько знакомому, естественному и обыденному, как человеческая сексуальность. Их интересовали проблемы глобальные, а именно – человеческая натура с ее слабостями и вечное спасение, те возможные проблемы, которые порождает несовершенство человека, и возможные варианты уменьшения данного несовершенства. Если сексуальность в их трудах и задевалась, то это был весьма проблематичный вопрос о девственности девы Марии, которая, будучи девой, была одновременно и матерью, да еще вопрос о грехопадении, изгнании из Рая и искуплении. Это если не говорить о длиннейших трактатах этих же деятелей, посвященных рассуждениям о всевозможных юридических заковыках, возникающих в реальной жизни между представителями различных полов и ориентаций, воспитанию детей, медицине и т. д. и т. п.

Святые отцы были в первую очередь философами. Поэтому их попытки каким-то образом рассортировать человечество по возможности обрести спасение не стоит принимать как руководство к действию. Кратко говоря, они спорили о том, какое состояние человека предпочтительнее для достижения спасения. Иовиниан щедро решил, что спасутся все. Иероним утверждал, что спасутся наичистейшие, а для достижения этой чистоты предпочтительнее всего жизнь безгрешная, без тени грехопадения – то есть девственная. Вдовы и вдовцы, в качестве кандидатов на обретение спасения, шли у него сразу после девственников, а люди женатые стояли на последнем месте в очереди. Августин занял между этими полярными точками зрения примиренческую позицию, говоря, что «брак и прелюбодеяние не являются двумя грехами, из которых второй хуже. Скорее, брак и целомудрие являются двумя благами, из которых второе лучше». Он определяет физическую близость между мужчиной и женщиной ради продолжения рода как полностью безгрешную, близость ради одного лишь удовольствия – как незначительный, простительный грех, однако решительно осуждает прелюбодеяние и распущенность, то есть беспорядочные связи.

Но эти философствования – только первоисточники, которыми более-менее и руководствовались духовные власти в реальной работе в качестве исповедников, наставников и судей в делах о брачных проблемах. И, будем откровенны, кто из нас читал в оригинале сочинения св. Иеронима или св. Августина? То, что мы читаем – это масса анализов того, что подразумевали авторы первоисточников, когда писали то и это, и употребляли то или иное слово. Интерпретации, вот что формирует представление наших современников о точке зрения средневековой церкви на брак и секс. Что самое досадное, мы никак не можем примкнуть к мнению тех, кого читаем, или опротестовать его, ведь латынь давно не входит в программу гимназий.