Творческое наследие Б.Ф. Поршнева и его современное значение

В результате к 1631 году Густаву II Адольфу удалось развернуть крупные военные силы в Германии и уже осенью этого года осуществить свой стремительный бросок в глубь ее территории. Дальше, однако, все застопорилось и, в конечном счете, успех Густава II Адольфа был сведен на нет. Одним из важнейших факторов такого исхода (хотя и не единственным) послужила последовательность обуславливающих друг друга событий, ради обнаружения которых (этих последовательностей) Поршнев, собственно, и предлагал заняться исследованиями «синхронических срезов»: под давлением нарастающего «социального недовольства» Московское государство сокращает субсидии Швеции (эмиссионное финансирование государственных расходов тогда не практиковалось), а также прекращает войну с Польшей; в результате у Густава II Адольфа одновременно сокращаются ресурсы и появляется серьезный противник, освободившийся от «восточных» проблем.

Упомяну и один крайне интересный пример упущенной в то время возможности глубокой и долгосрочной интеграции Московского государства в «прогрессивную» Европу. Анализируя взаимосвязь «внутренних дел» Московского государства с европейской политикой, Поршнев обнаружил следы неудавшейся попытки подвести под «антигабсбургскую коалицию» надежный религиозный фундамент, а именно — осуществить «антипапежский синтез» православия и сразу нескольких ветвей протестантизма. [17]

2. Ледовое побоище (1242)

На примере событий, кульминацией которых стало Ледовое побоище, Поршнев показал не только синхроническую связь происходящего в это время на всем Евразийском пространстве, но и значение тех событий для диахронически единого исторического пути вовлеченных в эту синхроничекую связь стран и народов. [18]

Характерный стиль поршневского изложения — статья написана в 1942 году (к 700-летию Ледового побоища)! — невозможно передать без прямого цитирования:

«Империя Чингизидов, давившая на Русь с востока, из Азии, и империя Гогенштауфенов, грозившая ей с запада, из Европы, — […] обе эти завоевательные империи, возникшие почти одновременно, […] были не чем иным, как рецидивами варварских государств в XIII веке. Не случайно основатель одной из этих империй, Чингисхан, объявил себя наследником императоров древнего рабовладельческого Китая, а основатель другой, Фридрих Барбаросса, воображал себя прямым преемником императоров рабовладельческого Рима. Обе империи были не чем иным, как попытками свернуть со столбовой дороги истории, отказаться от трудностей феодальной перестройки общества и, повернувшись лицом к невозвратному прошлому, опереться на обломки древних рабовладельческих порядков, на неразмытые остатки прошлого, тормозившие феодальный прогресс». [19]

Поршнев подробно анализирует «поразительное сходство исторических судеб этих двух реакционных империй», двух «исторических близнецов», которым удались «огромные завоевания». [20]

«В чем же была причина успехов монгольских и немецких завоевателей? Именно в том, что они представляли рецидив варварской государственности, тогда как более передовые народы уже перешагнули к более высокой стадии феодального развития и как раз поэтому в тот момент не были прикрыты достаточно прочной государственной броней». [21]

«В конце 30-х — начале 40-х годов XIII века», — пишет Поршнев, — «Русь оказалась зажатой с запада и с востока между двумя завоевательными империями, с гигантской силой распространявшимися навстречу друг другу». [22]

Проанализировав многочисленные прямые и косвенные свидетельства позиций «двух хищников» по отношению друг к другу, Поршнев приходит к выводу:

«Если б Русь оказалась раздавленной и границы двух империй сошлись бы на ее опустошенной территории […], можно уверенно предположить, что оба хищника не вступили бы в борьбу друг с другом — по крайней мере, сразу, — а, взаимно прощупав силы, полюбовно поделили бы мир между собой». [23]

Роль Руси в этих событиях обозначена с необыкновенным пафосом и фактически (хотя и не явно) сопоставляется с ролью, которая выпала на СССР именно в то время, когда писалась статья:

«Одновременная борьба Руси с Золотой Ордой, то есть с западным ответвлением монгольской империи, и с Тевтонским орденом, то есть с восточным ответвлением империи германской, была глубоко прогрессивной и имела значение поистине всемирно-историческое. Она, в полном смысле слова, была делом всего передового и прогрессивного человечества. […] И народ русский словно инстинктивно чувствовал в ту эпоху, что от него зависит что-то огромное, хотя и не укладывающееся в сознании, что он должен совершить что-то почти сверхчеловеческое. Это ощущение породило образы русских богатырей в складывавшихся именно тогда былинах. И образы эти не были одной мечтой, восполнявшей недостаток силы. Они были идеалом, воплощавшимся в жизнь». [24]

Поршнев обращает внимание на то, что современники (русские летописцы XIII–XIV веков) почувствовали в Ледовом побоище событие, относящееся к судьбам всей русской истории, а не только к одному лишь Новгородскому княжеству. Новгородский летописец идет еще дальше, приписывая Александру Ярославовичу уже всемирную славу. «Перед нами», — замечает Поршнев о новгородской летописи, — «редчайший для древнерусских текстов пример космополитизма, всемирного масштаба в оценке исторического факта». [25]

Однако, — пишет Поршнев, — Русь не могла дать одновременный отпор обеим империям. «Александр Невский сделал выбор: нанести удар по западному агрессору и пойти на компромисс с восточным». [26] В частности, он «добровольно обязался платить Золотой Орде „выход“». [27] И такой выбор, по мысли Поршнева, имел глубочайшие «диахронические» последствия для всего человечества.

Хотя Тевтонский орден и сохранился после Ледового побоища, его значение как «железного кулака», с которым приходилось считаться во всех европейских делах, резко упало. Не прошло и двадцати лет, как «гигантская завоевательная держава Гогенштауфенов перестала существовать». [28] Рецидив разрушительной и агрессивной варварской государственности перестал тормозить развитие Европы по пути «феодального прогресса».

Напротив, в Азии ликвидация подобного рецидива была растянута еще на два века:

«Русь принуждена была не только допустить сохранение необъятной и мертвящей монгольской империи, но и сама стать, хотя бы в известной мере, ее составной частью. Только такой ценой могло быть куплено в тот момент движение вперед остальной части человечества». [29]

Наконец, итоговый вывод Поршнева:

«До XIII века всеобщая история не может констатировать безусловной отсталости общественного строя Востока по сравнению с Западом или вообще кардинального несходства исторических судеб Востока и Запада. Только с XIII века это явление выступает на исторической сцене. Европа быстро идет вперед.

Азия погружается в застой. Нельзя не объяснить этого разной судьбой двух реакционных империй, до того развивавшихся с такой удивительной симметрией.

Выбор, сделанный Александром Невским, хотя сам детерминированный, в огромной степени в свою очередь детерминировал расхождение путей Запада и Востока». [30]

Таким образом, в знаменитую фразу «Русь спасла Европу от монголов» необходимо внести, с точки зрения Поршнева, важное уточнение: прежде всего, от собственных, европейских, «монголов».