Иноземцы на русской службе

Огромный караван княжеской невесты проследовал от Рима к Флоренции, оттуда в Сиену, далее в Болонью, Виченцу, на Нюрнберг, и всюду на его пути местные власти устраивали триумфальные шествия и праздники, длившиеся по нескольку дней. По немецким землям они проехали до Любека, где сели на корабли, которые доставили их в Ревель, а оттуда в Дерпт.

К границе русских земель караван принцессы Палеолог приблизился 11 октября 1472 года. Едва ступив на русскую землю, принцесса иначе как Софьей не звалась. Она демон¬

стративно подчеркивало свое православие и весьма резко одернула епископа Бонумбре, выказавшего пренебрежение православным иконам. В Пскове встречали ее торжественно и радостно, но там путешественники не задержались, отправившись в Новгород, а оттуда в Москву, куда прибыли 12 ноября.

Сразу же по приезде принцесса Софья отправилась в Успенский собор, который тогда перестраивался, и отслужила молебен. Из храма она прошла в кремлевский терем матери жениха, вдовствующей великой княгини Марии Ярославовны, и там впервые увидела своего суженого. Через несколько часов после первой встречи коломенский протопоп Осия повенчал их в деревянном шатре, устроенном внутри недостроенного собора. Еще неделю спустя, 18 ноября, в далекой Равенне скончался кардинал Виссарион, и тем самым оборвалась последняя связь супруги великого князя с римской юностью. Началась новая жизнь — гонимая принцесса-сирота Зоя стала Софьей Фоминичной, великой княгиней Московской.

Миссия епископа Бонумбре успеха не имела — основательно подготовившись к прениям о вопросах веры, Митрополит Московский Филипп выставил против епископа московского книжника Никиту Поповича, который так прижал оппонента своими аргументами, что тот вынужден был спасовать, заявив, что у него нет под руками нужных книг, после чего свернул дискуссию. Проведя в Москве одиннадцать недель, епископ не добился никаких значимых результатов, кроме очень общих уверений благорасположения.

Единственным его дипломатическим успехом можно было посчитать удар, который епископ Антоний нанес по позициям венецианцев. Сам Антонио Бонумбре по рождению был генуэзцем, носил сан епископа острова Корсика, принадлежавшего Генуэзской республике, которая остро конкурировала с венецианцами в морской торговле. Это противостояние распространялось и на Причерноморье — позиции генуэзцев были традиционно сильны в крымской Кафе, но в Тане, как называли Азов, верх брали венецианцы. Узнав еще в Риме о миссии Травезиана, генуэзец Бонумбре сообщил ближайшему окружению великого князя, что в москов¬

ском доме монетного мастера Ивана Фрязина живет тайный венецианский посол, едущий в Орду, который выдает себя за купца. Отношения Москвы с Ордой тогда были напряженными, а потому, заподозрив измену и тайные козни, Иван Васильевич распорядился схватить Ивана Фрязина, Жана Батисту Травезиана и Антонио Джисларди. Дом Фрязина отдали на разграбление, а его самого отправили в Коломну, где заключили в темницу. Посла Травезиана посадили до выяснения всех обстоятельств под замок, а Антонио Джисларди спешно отправили в Венецию, дабы он привез объяснения от венецианского сената.

Лишь когда младший Джисларди вернулся, привезя с собой грамоты сената, и оказалось, что Травезиан должен был добиваться подмоги от ордынского войска для войны с турками, что существенно ослабило бы давление татар на Русь, все причастные к этому делу были прощены. Секретарь венецианского сената отправился в Орду исполнять возложенное на него поручение, делла Вольпе вернули на службу, и он позже был отправлен во Псков, чтобы руководить там работами по починке крепостных стен, а его племянник-дипломат получил полное доверие московских властей.

Появление в Москве большего числа иноземцев, прибывших в свите великой княгини, отозвалось расширением связей с различными государствами Апеннинского полуострова, где в тот момент воспряли почти угасшие в средневековой Европе наука и искусства. Это время современные учебники называют «Ранним Возрождением», и ровно в тот год, когда Софья Фоминична Палеолог стала московской великой княгиней, в Италии делали первые самостоятельные шаги покончившие с ученичеством Леонардо да Винчи и Перуджино, папа Сикст начал сооружение знаменитой капеллы, которую назовут его именем, а достигшие богатства и политического могущества флорентийские олигархи Медичи активно спонсировали художников, скульпторов, искусников разного ремесла, превращая Флоренцию в сокровищницу мастерства и высших проявлений человеческих талантов.

У итальянцев и греков, прибывших в Москву в свите Софьи Палеолог, на родине осталось множество родственников и добрых знакомых; при их участии обмены посольствами

стали постоянными. По проторенной дипломатами дороге в Москву потянулись получавшие выгодные предложения итальянские мастера, художники и ученые, которые своими работами оказали огромное влияние на русскую культуру. В этом сказывалось одно из проявлений влияния новой жены московского князя, которая оказалась не только желанной супругой, но и весьма дельной советчицей в делах.

Одним из первых итальянских мастеров, приглашенных для работы в Москве с подачи Софьи Фоминичны, стал болонский инженер Аристотель Фьораванти, призванный, чтобы отстроить заново Успенский собор в Кремле — тот самый, в стенах которого для венчания великокняжеской четы соорудили деревянный шатер.

Реконструкция старого кремлевского храма, построенного при князе Иване Калите и изрядно обветшавшего, затеял еще митрополит Филипп. Подряд на строительство отдали известным русским зодчим Кривцову и Мышкину, но их поджидала страшная неудача — возведенные до сводов стены собора обрушились при весьма странных обстоятельствах. Согласно документам той поры, «быстьтрус во граде Москве и церковь св. Богородицы, сделана бысть до верхних камор, падеша нощию и храми все потрясошася, яко земли поколебатися». Землетрясения хоть и не часты в Москве, но время от времени случаются, и «трус земли» имевший место в ночь на 20 мая 1474 года, обнаружил всю непрочность соборной постройки. Для получения независимого мнения о причинах обрушения в Москву пригласили мастеров из Пскова, и те, осмотрев руины, раскритиковали материалы: известь плохо «держала» и кирпич — «плинфа» византийского образца — оказался неважного качества. Предложение начать строительство заново те же псковские мастера вежливо отклонили, сказав, что не справятся.

Долго ломать голову над тем, откуда приглашать мастеров, не пришлось — сразу же за стенами Кремля в квартале «сурожских гостей» один за другим росли каменные дома крымских купцов. Первым во всей Москве возвел частный каменный дом сурожанин Федор Таракан, отстроивший свою усадьбу из камня и кирпича подле самого Кремля, прямо у Фроловских (Спасских) ворот крепости. Вслед за ним и другие «сурожские гости» стали возводить «каменное строение». Любопытная примета времени заключалась в том, что в этих хоромах владельцы не жили. «Каменные палаты», являясь символами зажиточности, использовались в качестве приемных залов, контор торговых фирм, хранилищ денег, документов, книг и прочего, что тогда считалось ценностью и стоило дорого, а для жительства по-прежнему ставились деревянные терема.

Пригласить мастеров-итальянцев поручили дьяку Семену Толбузину, энергичному чиновнику, знавшему иноземные обычаи и латинский язык. Он стал первым природным русским, отправленным послом в Италию, — прежде туда слали только итальянцев или греков. По мере укрепления связей с итальянцами в Кремле уже не путали имена римских пап и много лучше ориентировались в политической ситуации.

Посол Толбузин официально ехал в Венецию в ответ на посольство, которое в Москве принимали перед этим весной, а не афишируемой частью данного ему поручения являлось приглашение инженера и архитектора Аристотеля Фьораванти на русскую службу. Тонкость заключалось в том, что знаменитый инженер римскими властями подозревался в причастности к изготовлению фальшивых денег и в 1473 году его посадили в тюрьму, а покуда он обретался в римском узилище, коммуна (орган городского управления) родной Болоньи, пославшая его работать в Рим, успела отречься от него. Все прежние заслуги Фьораванти — а он немало строил, лил колокола и пушки, устраивал шлюзы, возводил фортификационные сооружения — предпочли забыть. Покрывшего себя позором подозрений инженера лишили должностей и содержания до окончания расследования, а если оно окажется верным, то навсегда. К человеку, находящемуся под следствием в Риме и уже осужденному в Болонье, посылать послом итальянца или грека, который должен был увезти его в далекую страну, было не совсем удобно. Иное дело, если исполнителем такого поручения был приезжий москвич — в случае осложнений с него и взятки гладки!