Руины некомпетентности

Итак, англичане одержали в небе Южной Англии локальную, но крайне важную для них психологическую победу — континентальный враг был остановлен!

Гитлер задумался: Англия выстояла и начинает накопление сил. Авиация британцев развивается быстрее, чем германская. Морской флот «Туманного Альбиона» явно сильнее. Ближайший союзник Муссолини терпит поражение в Африке и с треском проигрывает «маленькую победоносную войну» с Грецией.

Возникла патовая ситуация. Нужен был выход. Делалась ставка на Советскую Россию. Но какую — союзническую или враждебную? Первой не получилось. Оставалась страна с огромными природными ресурсами, неограниченными людскими резервами, гигантскими запасами нефти и цветных металлов, способная выдержать несколько таких войн, в которой сейчас оказалась Германия.

Ею был Советский Союз.

Так постепенно вырисовывались очертания плана «Барбароссы». Цель — уничтожение РККА и захват промышленных центров и Бакинской нефти.

Не случайно в разгар победоносного наступления вермахта на просторах СССР 21 августа 1941 г. Гитлер дает указание Браухичу:

«Соображения главнокомандования сухопутных войск относительно дальнейшего ведения операций на востоке от 18 августа не согласуется с моими планами. Приказываю:

Главнейшей задачей до наступления зимы является не взятие Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на Донце и лишение русских возможности получения нефти с Кавказа».

Гитлер даже приостановил темпы продвижения войск группы армий «Центр» при проведении операции «Тайфун» по захвату советской столицы. Генерал-фельдмаршал Федор фон Бок негодует. Он критикует недальновидный приказ фюрера. Ослабленная его группа армий терпит поражение под Москвой…

Некоторые немецкие генералы предупреждали Гитлера, что крен в сторону Кавказа — авантюра, что при такой ситуации могут возникнуть «котлы», что у Советов хватит ГСМ и без Кавказа, а машиностроения — без юга Украины.

Гитлер играл в арифметику. Он точно знал определенные цифры, которые радовали его и обнадеживали. Ему было известно, что солдаты и офицеры вермахта к середине июля 1941 г., потеряв убитыми всего лишь 100 000, уничтожили 100 из 170 дивизий противника; убили и взяли в плен около миллиона красноармейцев и командиров; захватили и уничтожили 6 000 танков, 3 500 самолетов, более 10 000 орудий. И это все за первые двадцать дней войны!

От радости у фюрера «в зобу дыханье сперло». Ему верилось в продолжение таких темпов наступления.

«Эврика! — подумал Гитлер. — Я понял, почему летом 1941 г. Красная Армия не стала защищать свою страну. Власть, построенная троцкими и их приспешниками — инородцами, унизившими страну репрессиями с колоссальными жертвами, не будет защищаться. Гнобителей своих люди не будут оборонять.

Интернациональный большевизм противен всему русскому народу. Так будет и впредь. Кадровая армия Советов перестала существовать. Это не армия — это лишь гигантское скопление людей в военной форме. Плохо обученное военному делу и не редко без оружия. Регулярных дивизий в европейской части страны уже не осталось. Западный фронт русских рассыпался, как карточный домик.

Превосходство вермахта над РККА в подготовке войск очевидно. Мне упала на колени вся Европа, упадет и Россия. У руководителей страны и армии наступил паралич воли к сопротивлению. Победа не за горами!»

Но Гитлер в порыве радости забыл одну истину: воюет не железо — воюют люди! Трудности их закаляют, на ошибках люди учатся.

Была переоценка ценностей и в умах простого советского солдата, который считал, что после 22 июня 1941 г. прежняя ВКП(б) с ее лозунгами «мировой революции», «пролетарской солидарности», «классовой борьбы» стала де-факто политическим банкротом. На прицельной планке, на кончике штыка, в летящей пуле в сторону фашистов виделась месть за поруганную жизнь, за смерть близких, за разрушенные очаги, за жестокость пришельцев. Партия и вожди для бойцов были по барабану.

У Сталина в голове крутились и постоянно терзали его другие мысли:

«Как заставить войска сражаться, да так, чтобы немец побежал вспять? Репрессиями дело не поправишь. Значит, надо дать народу другие ориентиры, иные лозунги, тогда и закричат воины громче «Ура!» в контратаках. Идеология вступившей в войну страны должна перемениться — из интернациональной превратиться в национальную. Патриотизм должен призывать к освобождению родного крова, а значит, — Отечества, попавшего в опасность порабощения тевтонами.

У Гитлера нет личной жертвы. У меня она есть — сын Яков, наверное, уже убитый фашистами. Я имею право отправлять в бой миллионы, потому что на войну уходит и мой второй сын Василий».

И он смело отправлял людей под гусеницы фашистских танков, несмотря на огромные потери целых фронтов: Юго-Западного — под Лохвицей, Западного — под Минском и Вязьмой; об армиях, дивизиях и полках и говорить не приходится.

Но дух Красной Армии рос, крепчал и расширялся по мере отступления, потому что он состоял из душевных настроев каждого красноармейца и командира, а потом солдата и офицера — с введением погон, — выгнать супостата, ставшего для каждого зверьем.

Так ковалась в правоту дела защиты Отечества армия.

Не случайно на медали «За Победу над Германией» было выгравировано: «Наше дело правое — мы победили». Но до Победы еще было далеко, хотя битва под Москвой уже показала — немца можно крепко бить…

Ляпы Гитлера общеизвестны. Попытаемся их несколько сгруппировать, чтобы показать, как им руководило Провидение. Принимая решение о войне с Советским Союзом, фюрер надеялся на броневые клинья, которые должны были порвать тетиву более чем трехтысячного советско-германского фронта.

Вначале ему это удавалось. Но на его удивление русские эту самую тетиву постепенно, где быстро, где медленно, но восстанавливали — сплетали разорванные концы.

Гитлер надеялся управиться с Советской Россией за несколько дней, но для своего проигрыша ему понадобилось вести боевые действия 1 418 дней и ночей, чтобы потом застрелиться в Берлинском бункере.

Глядя на карту боевых действий в своей канцелярии, он измерял эту тетиву циркулем несколькими поворотами вдоль оси. Она на карте казалась небольшой. Но когда наступающие его солдаты стали шагать «не по бумагам, а по оврагам», они поняли, что идут по чужой стране, на чьей земле они постоянно стреляют, значит, им нужны патроны и снаряды, продовольствие и фураж, бензин и масла — и нужны в огромных количествах! А по солдатам вермахта стреляют: деревья, дома, овраги… Их некому прикрыть — все войска задействованы в наступлении!

Но вот прошли обещанные Гитлером недели до победы, наступила моросящая с глиноземной кашицей на дорогах российская осень, а за ней и ранние морозы. Обмундирование под летние сезоны не держало тепло — немец стал замерзать.

Боевые машины мерзли тоже — не заводились, дизельное топливо превращалось в «черную сметану», масла — в густой солидол. Офицеры и генералы жаловались своим высокопоставленным начальникам о своих бедах вплоть до Берлина.

Огромная наша территория в 22 млн. кв. км пришла нам во спасение. И войска РККА, и красные партизаны поняли, чтобы ослабить противника, надо перерезать линии снабжения, лишить врага продовольствия и боеприпасов. И запылали тыловые склады продовольствия противника, взрывались арсеналы с боеприпасами и оружием, летели под откосы эшелоны с личным составом и боевой техникой. В битве под Москвой уже воевали солдаты новой формации — фронт учил быстро. Солдаты шли сражаться за Родину, а не за «международный пролетариат».

Имперский министр вооружения и боеприпасов Третьего рейха Альберт Шпеер, пролетая на бреющем после поражения группы армий «Центр» под Москвой, писал, что видел сплошные кладбища боевой техники и вмерзшие в броню тела солдат и офицеров вермахта в одинаковой форме — закутанные в какое-то тряпье и обноски.