Великая Отечественная – известная и неизвестная: историческая память и современность

На обеде в честь У. Черчилля и А. Гарримана, начавшемся в 20.00 14 августа 1942 г. в Екатеринском зале Большого Кремлевского дворца, присутствовало 68 человек. Из них 25 человек составляли представители английской делегации во главе с У. Черчиллем, 17 – американской во главе с А. Гарриманом. Наряду с И. В. Сталиным и тамадой В. М. Молотовым, выступавшими в роли хозяев, на банкете присутствовали члены Политбюро ЦК ВКП (б), советские военачальники, сотрудники НКИД СССР (всего 20 человек). В качестве переводчиков с советской стороны были приглашены В. М. Бережков и В. Н. Павлов [222].

Согласно воспоминаниям В. М. Бережкова, И. В. Сталин, принимая иностранных гостей, представлявших союзные державы, находился в отличном настроении, «будто не было накануне неприятного разговора с Черчиллем и Гарриманом по поводу второго фронта». Однако в застольной беседе, подобно тому, как это имело место в личной переписке с британским премьером, проявлявшим порой «ершистую заносчивость» [223], И. В. Сталин вновь вернулся к нежелательной для западных партнеров теме поставок военного снаряжения, доставляемых морскими конвоями из Англии в Советский Союз [224].

Более того, в доверительной беседе с А. Гарриманом он счел необходимым критически оценить действия армии и военно-морского флота Великобритании. И, наоборот, положительно отозвался об американских военных усилиях. Гарриман следующим образом зафиксировал впечатления от этого разговора в собственноручных записях, сделанных после банкета в Кремле: «Сталин сказал мне, что британский флот потерял свою инициативу. Не было никаких оснований приостанавливать отправку конвоев». Имея в виду недавнюю сдачу англичанами японцам крепости Сингапур, И. В. Сталин заявил А. Гарриману буквально следующее: «Британская армия даже не может сражаться…». При этом советский лидер добавил: «Флот США сражается с большей отвагой, равно как и американская армия…». Он также заключил, что «не испытывает особого уважения к военным усилиям Великобритании, но очень надеется на США[…]» [225].

Примечательно, что, согласно воспоминаниям В. М. Бережкова, из иностранцев специальной здравицы Сталина удостоился лишь отсутствовавший американский президент Ф. Д. Рузвельт. По словам Бережкова, Черчилль «был явно обижен, но молча проглотил эту пилюлю» [226].

Из записи В. Н. Павлова следует, что В. М. Молотов, как тамада, в самом начале обеда отдал дань уважения высоким зарубежным гостям. Участники банкета выпили за У. Черчилля, А. Гарримана, Ф. Д. Рузвельта, британских и американских генералов и адмиралов и, естественно, за И. В. Сталина. Вслед за этим слово взял Сталин. Он особо отметил то обстоятельство, что на советско-германском фронте, помимо собственно немцев, против Красной армии дрались еще и итальянцы, румыны, венгры, финны, испанцы. При этом И. В. Сталин напомнил, что в отличие от настоящей войны, во время Первой мировой войны, в которой Россия действовала совместно с Англией и Францией, союзники организовали два фронта. Во Франции тогда находились англичане, а Балканы не были заняты немцами [227]. Сталин явно намекал на то, что Великобритания и США не собираются открывать второй фронт в 1942 г. Так или иначе, И. В. Сталин не удостоил своим тостом ни У. Черчилля, ни А. Гарримана, присутствовавших на банкете. Не упомянул он в своих здравицах о военных усилиях Великобритании и США. Зато главное внимание в импровизированной застольной речи уделил роли Красной армии в боевых действиях против Германии, признав, что у нее имеются «свои недостатки и преимущества». Однако Красная армия, подчеркнул И. В. Сталин, «выдержала большие удары» противника. «Никогда еще не бывало, – развивал свою мысль Сталин, – чтобы вся Европа полезла на Россию». И если Красная армия выдержала удар и продолжала сражаться, то она, по сталинской логике, заслуживала похвалы.

Далее последовали тосты И. В. Сталина за присутствовавших на банкете представителей: высшего командования РККА (маршалов К. Е. Ворошилова и Б. М. Шапошникова); родов войск (генерал-полковника артиллерии Н. Н. Воронова, генерал-лейтенанта танковых войск Я. Н. Федоренко, генерал-лейтенантов авиации А. Е. Голованова и А. А. Новикова) [228].

Между тем, У. Черчилль, которого И. В. Сталин, помимо банкета в Кремле, удостоил еще и шестичасового ужина на кремлевской квартире (в ночь с 15 на 16 августа), несомненно, испытал на себе влияние сталинского гостеприимства. Его также привело в восторг умение советского лидера проникать в суть стратегических замыслов западных союзников (в частности, осознать преимущества операции «Факел»). Однако, как замечал В. О. Печатнов, несмотря на внешнее радушие, после первой личной встречи с У. Черчиллем в Москве, И. В. Сталин, «похоже, только утвердился в своем глубоком недоверии к Черчиллю». Не доверял Сталин до конца и Ф. Д. Рузвельту, отчетливо видя его двойную игру как союзника, в том числе и по вопросу об открытии второго фронта в Европе. Хотя в данном вопросе «главным вдохновителем» был все тот же Черчилль, согласно образному выражению советского посла в США М. М. Литвинова, «ведя Рузвельта на буксире» [229].

И после первого визита британского премьера в Москву, вплоть до высадки союзников в Нормандии 6 июня 1944 г., отсутствие второго фронта в Европе продолжало омрачать взаимоотношения И. В. Сталина, У. Черчилля и Ф. Д. Рузвельта [230]. Это, в частности, отражалось на характере переписки главы Советского правительства с лидерами союзных государств. Так, узнав о решении Черчилля и Рузвельта в очередной раз отложить открытие второго фронта (теперь уже на весну 1944 г.), И. В. Сталин в своем довольно резком по откровенности послании на имя американского президента от 11 июня 1943 г. в очередной раз прибег к испытанной риторике, связанной с оценкой военного вклада СССР и западных партнеров по антигитлеровской коалиции: «Это Ваше решение создает исключительные трудности для Советского Союза, уже два года ведущего войну с главными силами Германии и ее сателлитов с крайним напряжением всех сил, и предоставляет советскую армию, сражающуюся не только за свою страну, но и за своих союзников, своим собственным силам, почти в единоборстве с еще очень сильным и опасным врагом» [231].

Но когда операция «Оверлорд», наконец, осуществилась, Сталин по достоинству оценил это грандиозное событие в ходе войны. В послании на имя У. Черчилля (11 июня 1944 г.), он, в частности, подчеркнул: «Только нашим союзникам удалось с честью осуществить грандиозный план форсирования Ла-Манша. История отметит это как достижение высшего порядка» [232].

С этого момента вопрос об открытии второго фронта уже не омрачал отношений СССР, Великобритании и США. Естественно, у союзников оставались и другие поводы для недовольства друг другом. Сталинская риторика, связанная с оценкой военных усилий каждого из них, оказалась своеобразной лакмусовой бумажкой, которая определяла степень напряженности во взаимоотношениях партнеров по антигитлеровской коалиции.

Н. К. Петрова. Советские женщины в годы Великой Отечественной войны

22 июня 1941 г. – это день, с которого начался отсчет Великой Отечественной войны. Это день, разделивший жизнь человечества на две части: мирную (довоенную) и военную. Это день, который заставил задуматься каждого, что он выбирает: покориться врагу или бороться с ним. И этот вопрос каждый человек решал сам, советуясь только со своей совестью.