Осада Будапешта. Сто дней Второй мировой войны

На следующий день Хинди официально вступил в командование корпусом, а через 15 дней ему было присвоено звание генерал-лейтенант.

Поведение Хинди повергло в шок некоторых из его знакомых. Он повсеместно пользовался репутацией скромного, спокойного человека, настоящего джентльмена, и никто не понимал, как могло получиться так, что он оказался на стороне «Скрещенных стрел». На вопрос, почему он принял командование, сам генерал отвечал:

«Я провел много времени у себя за столом в министерстве обороны, занимаясь довольно скучными и глупыми проблемами, имевшими отношение к понятию чести. Я всегда стремился быть боевым офицером, но соответствующие рапорты с моей стороны постоянно отклонялись. Но желание постоянно оставалось прежним: однажды стать боевым командиром и дослужиться на этом поприще до максимально возможного звания. События 15 октября дали мне эту возможность. Я стал генерал-лейтенантом и возглавил оборону Будапешта. Я принял это назначение, как солдат, не обращая внимания на политические вопросы и ориентацию правительства. Моя мечта исполнилась, и я готов заплатить за это жизнью».

Возможно, Хинди даже самому себе не хотел признаваться в истинных мотивах своего поведения. Маловероятно, что солдат, который никогда не был просто карьеристом, предаст своего регента и командиров, находясь во власти простых амбиций. Скорее, его решение было вызвано слепотой в отношении немцев и неприятием советской системы. Здесь Хинди явно был не одинок: многие офицеры, не испытывавшие симпатий ни к «Скрещенным стрелам», ни к немцам, поступали таким же образом. Капитан личной охраны Дьюла Фольдеш, известный в своем кругу абсолютной лояльностью по отношению к правительству Хорти, был вынужден вступить сам с собой в жестокий конфликт, получив приказ выступить против немецких союзников, и предпочел совершить самоубийство. Унтер-офицеры 2-го гусарского полка «Арпад Феделем», все выходцы из крестьянских семей Венгерской равнины, не проявлявшие интереса к политике, услышав обращение регента, направили делегацию к офицерам, которая выразила общую просьбу разрешить им вступить в войска СС, если Венгрия примет решение о капитуляции.

Хинди не был фанатиком партии «Скрещенные стрелы», но он был типичным профессиональным военным тех дней. Его взгляды сформировались под влиянием деятельности венгерской коммуны в 1919 г., а также 25 годами воспитания в духе антикоммунизма: «Для меня коммунизм означал нечто, что не несет ничего, кроме грабежей, убийств. Прежде всего это понятие было синонимом безбожия и моральной деградации». С таким заявлением Хинди выступил в ответ на вопрос в Верховном суде, где 15 октября 1946 г. он был приговорен к смерти. Он не отказался от своих убеждений даже тогда, когда успел растерять свои иллюзии в отношении немцев и все более и более стал понимать, что все жертвы не имели никакого смысла. В его официальных донесениях все более ясно виделось понимание бессмысленности борьбы. В середине января он как о свершившемся факте говорил о разрушениях в городе, а к началу февраля охарактеризовал постоянные обещания Гитлера прорвать кольцо блокады как «фантазии». В последние дни боев он даже с большей симпатией относился к советским войскам, чем к немецким. Но страх перед большевизмом и чувство бессилия не дали этому человеку занять более независимую позицию по отношению к своим союзникам. С самого момента ареста Хинди не испытывал иллюзий по поводу своей дальнейшей судьбы. Он говорил своему другу:

«Я рассказал тайной полиции все так, как оно было на самом деле. Я практически продиктовал им свое признание. Они были поражены. Я ничего не отрицал, ничего не менял, говорил только правду. Их интересовал лишь очень короткий период, а именно то, что происходило с 15 октября 1944 г. до конца февраля 1945 г. Всего четыре месяца. Тем, кто меня допрашивал, прекрасно было известно, что моя жизнь до 15 октября была безупречной. Как ты помнишь, я всегда выступал против крайностей. Даже после 15 октября я не принимал участия в зверствах, а, наоборот, пытался пресечь их, где только мог. Я принял командование обороной Будапешта, как солдат. Это все. Мое дело не нуждается в свидетелях. Я собираюсь говорить только правду. Меня приговорят к смерти и казнят».

Поскольку руководство партии «Скрещенные стрелы» объявило о том, что Хинди «вручаются все полномочия за то, что происходит на территории столицы и королевской резиденции в Будапеште», под приказами о массовых убийствах ставилась его подпись. Однако по его личной просьбе к адвокату Ласло Варге, которого он попросил подготовить необходимые личные пропуска, было спасено несколько евреев. Эти пропуска бесплатно предоставил ему Шандор Керестеш, спустя полвека почетный президент Венгерской христианско-демократической народной партии, работавший в то время в министерстве внутренних дел. В благодарность Хинди выдал Ласло Варге и одному из его коллег удостоверения об освобождении от военной службы, хотя ему было хорошо известно, что оба были дезертирами. Но этого оказалось недостаточно.

Судьба Хинди олицетворяет собой крушение правого крыла венгерского офицерства. Несмотря на то что как частное лицо он отвергал все эксцессы с кровопролитием, тем не менее ему пришлось нести за них ответственность. Как командир он запятнал свое имя преступлениями боевиков партии «Скрещенные стрелы», вместо того чтобы просто выйти в отставку, когда понял, что не может ничего сделать, чтобы остановить их.

Лицом, отвечавшим за поддержание порядка и воинской дисциплины в столице, был генерал-лейтенант Имре Каланди, председатель Венгерской ассоциации бокса, которому во время осады было уже 69 лет.

Отслужив в Первую мировую войну на должностях командира штурмовой роты и батальона, этот офицер по числу наград был одним из первых в венгерской армии. Когда Каланди узнал об окружении, то заявил генералу Хинди, что все еще пребывает в хорошей физической форме и просит направить его в боевую часть. Каланди был одним из немногих генералов, регулярно навещавших передовую: «Как солдат он был как будто неуязвим. Его автомобиль ежедневно получал повреждения в результате обстрелов, но, если такое попадание приходилось в переднюю часть, оказывалось, что генерал сидел на заднем сиденье. Если же машина получала пулю или осколок сзади, то генерал в это время сидел впереди, рядом с водителем. Его лицо и руки были постоянно оцарапаны. Если не было машины, он выезжал на фронт на велосипеде, а если не было и велосипеда, то просто отправлялся туда пешком». 17 января 1945 г. Каланди был тяжело ранен. Его должность перешла генерал-майору Андору Сёке, который, в свою очередь, был ранен в боях у вокзала Дели. Каланди попал в плен во время прорыва и, ослабленный дизентерией, умер во время марша на этапе. Сёке умер в апреле 1945 г. в Сольноке.

Командующий штурмовой артиллерией генерал-лейтенант Эрнё Билльнитцер родился в Фиуме (ныне Риека в Хорватии, тогда в составе Австро-Венгрии. — Ред.) в 1889 г. Зимой 1942/43 г. он командовал артиллерийским корпусом на фронте на Дону (где венгры (2-я армия) были совершенно разгромлены. — Ред.). В сентябре 1944 г. ему было поручено создать и принять командование штурмовой артиллерией, самым молодым родом войск в венгерской армии. Билльнитцеру единственному среди офицеров Генерального штаба удалось уцелеть во время прорыва, однако он попал в плен в окрестностях Пербаля. В 1948 г., спустя один месяц после освобождения из лагеря для военнопленных, он был арестован и по приговору показательного суда получил сначала три, а затем и восемь лет заключения. Поскольку этим приговором предусматривалась конфискация всего имущества генерала, после освобождения он стал работать сторожем в больнице. В 60-х гг. один из военных вождей эмиграции на Западе генерал-майор Андраш Зако попытался убедить Билльнитцера начать шпионить в интересах западных разведывательных служб. Билльнитцер, которому в то время было уже 70 лет и который был сломлен морально и физически, отказался и поставил об этом в известность представителей властей. Это событие использовалось в пропагандистских целях, а в благодарность генералу предоставили квартиру и небольшую пенсию. Он умер в Будапеште в 1976 г.