История испанской инквизиции. Том I

XVIII. Наиболее достоверно, что, когда Педро из Осмы был преследуем за богословские заблуждения, допущенные им в своих сочинениях, его осудил архиепископ Толедо дом Альфонсо Каррильо, который запросил мнение пятидесяти двух богословов, собранных им в 1479 году в Алькала-де-Энаресе. [415] В силу этого приговора Педро отрекся от всех заблуждений, замеченных в его книгах. Их было восемь; осуждение, произнесенное архиепископом, было подтверждено папой. В этом деле не видно, чтобы появлялся какой-либо инквизитор; [416] вероятно, его и не было. Заставляет это предполагать еще и то, что, когда папа в 1474 году поручил генералу доминиканцев назначить инквизиторов для всех областей, тот послал в Арагон брата Хуана Франко, в Каталонию брата Франсиско Видаля, в Валенсию брата Хаиме, на Майорку брата Николая Мерулу, духовника арагонского короля, в Руссильон брата Матиаса из Валенсии, в Барселону брата Хуана и в Наваррское королевство (где царствовал тогда гонский король Хуан II [417]) доминиканца, известного в истории также под именем брата Хуана; но не видно, чтобы кто-нибудь был назначен в Кастилию. [418]

XIX. Таково было состояние испанской инквизиции в 1474 году, когда Изабелла I, [419] супруга Фердинанда V [420] Арагонского, короля Сицилии, по смерти своего брата Энрико IV вступила на кастильский трон. Когда царствовавший в Арагонии Хуан II умер, сын его Фердинанд соединил в 1479 году эту корону с короной Сицилии; вскоре он присоединил к Кастилии королевство Гранада, отвоеванное им в 1492 году у мавров, и, наконец, отнятую у Жана д'Альбре [421] Наварру, которая была обеспечена за ним вследствие капитуляции жителей. Таким образом своей дочери Хуанне [422] он оставил во владение всю Испанию, за исключением Португалии.

Глава IV

ОБ УПРАВЛЕНИИ ПРЕЖНЕЙ ИНКВИЗИЦИИ

Статья первая

ПРЕСТУПЛЕНИЯ, РАССЛЕДОВАНИЕ КОИХ ОНА ПРЕДПРИНИМАЛА

I. Хотя папы, учреждая инквизицию, предполагали только розыск и наказание за преступление ереси [423] (причем отступничество от веры рассматривалось как частный случай), однако с самого ее начала инквизиторам рекомендовалось старательно преследовать христиан просто подозреваемых, потому что это было единственным средством, которое могло привести к открытию настоящих еретиков. Плохая репутация в этом отношении служила достаточным прецедентом для обоснования дознания и обыкновенно давала повод к доносам; вовсе не являясь уликой проступка, она устанавливала лишь простое подозрение. Это подозрение вытекало из действий или слов, указывавших на вредные убеждения и ошибочные мнения насчет католических догматов; оно допускалось лишь в том случае, когда преступное поведение и разговоры были вполне доказаны. Преступления, не имеющие никакого отношения к верованию, не могли сделать совершителей их подозреваемыми в ереси, и расследование этих преступлений принадлежало по праву светским судьям. Однако в числе этих преступлений были такие, о которых папы думали, что нельзя в них быть виновными без проникновения вредных учений; поэтому, хотя светские судьи преследовали совершителей их согласно обыкновенным законам, инквизиторам было вменено в обязанность рассматривать этих обвиняемых как заподозренных в ереси и действовать против них, чтобы удостовериться, совершили ли они эти преступления по свойственной человеку наклонности ко злу или потому, что они не считали этих деяний преступными. Последнее обстоятельство позволяло думать, что они заблуждались в догматах. К этому разряду проступков принадлежит род богохульств, известных под именем еретических. Они произносились против Бога и его святых, что указывало у виновных на ошибочное представление о всемогуществе Божием или о каком-либо другом свойстве божества. А это давало повод к подозрению в ереси, хотя бы эти богохульства и были произнесены в запальчивости, во время спора или в опьянении, потому что инквизиторы могли смотреть на них как на доказательство того, что привычные убеждения богохульников были противны вере. [424]

II. Вторым родом проступков, вызывавших подозрение в ереси, были колдовство и ворожба. Эймерик признает, что эти проступки всецело принадлежат компетенции светского суда, когда виновные стараются открыть будущее простыми, естественными средствами, как, например, посредством чтения линий на ладонях рук или чего-нибудь в этом роде; но он прибавляет, на основании апостольских правил, что всякий гадатель и всякий человек, предающийся колдовству, становится подозреваемым в ереси и должен быть караем инквизицией как еретик, когда он для прорицания будущего совершает крещение умершего, вновь крестит ребенка, употребляет святую воду от таинства крещения, святое миро от таинства миропомазания, масло от оглашения [425] или масло от соборования, [426] освященные гостии, пелены и священные богослужебные сосуды или другие предметы, что доказывает его пренебрежение к ним или злоупотребление таинствами, религиозными тайнами и обрядами.

III. То же подозрение тяготело над лицами, обращавшимися в своей суеверной деятельности к демонам или употреблявшими какую-либо другую процедуру в этом роде для целей, о которых идет речь. [427] По мере возрастания в Европе просвещения мы видим исчезновение глупой доверчивости к этим и тому подобным суеверным средствам, употребляемым для отгадывания будущего. Но ввиду того, что в средние века этого рода преступления были очень обыкновенны, сочли важным для политики римской курии подчинить их ее юрисдикции.

IV. Третьим родом проступков, влекших за собою подозрение в ереси, было вызывание демонов. Это преступление может быть совершаемо при тех же обстоятельствах, как и богохульство, потому что люди призывают злых духов в гневе, запальчивости, буйстве, ярости или скуке, и это в силу част ого употребления становится привычкой, конечно, преступной, но не имеющей ни малейшего отношения к ереси. В XIII и последующих веках ложные мнения (возникшие в эпоху, когда не было здравой критики) сделали очень обыкновенным преступление вызывания демонов, от которых надеялись получить милости. Николай Эймерик во всех своих сочинениях кажется добросовестным писателем, и, когда он рассказывает факты, которые для него являются необыкновенными, на него можно положиться. Он сообщает нам, что в бытность свою инквизитором он достал и затем сжег по прочтении две книги о вызывании демонов, одну под заглавием Ключ Соломона и другую — Сокровище некромантии. И в той и в другой шла речь о могуществе демонов (причем оно было изображено очень широким), о культе, который им следует воздавать, и о молитвах, с которыми к ним обращаться для получения их покровительства. Верившие учению этих книг имели обыкновение, когда хотели взаимно связать себя относительно чего-либо клятвою, клясться на словах книги Ключ Соломона, как это делают христиане, клянясь на Евангелии.

Тот же автор прибавляет, что в его время в Каталонии было очень много процессов о преступлении вызывания демонов и что многие обвиняемые доходили то того, что воздавали сатане поклонение [428] со всеми знаками, обрядами и словами, которыми католики сопровождают свое обращение к самому Богу, потому что они почитали сатану божеством, враждебным Богу и облеченным могуществом, равным или даже большим, чем могущество Бога. [429] Другие верили лишь в то, что злые духи равны добрым ангелам и христианским святым, и поэтому воздавали им почитание. [430] Среди злых духов они различали их главу, Люцифера, которого считали самым могущественным. Существовал также и третий сорт людей, преданных тому же культу; они прибегали к помощи заклинаний для вызывания теней, подобно Саулу, прибегшему к помощи волшебницы для вызова тени Самуила. [431] Благодаря прогрессу просвещения человеческий ум может не бояться возвращения подобных сумасбродств.