Каир. Биография города

Браун описал город таким, каким его увидел Наполеон, но, кроме того, он предсказал, что произойдет с мамлюками, если начнется война. По его мнению, каждый мамлюк сам по себе был лучшим воином на Востоке, но в настоящей маневренной войне мамлюкская армия сильно уступала дисциплинированным европейским войскам. Это доказала военная кампания Наполеона. Рыцари в латах, смело бросавшиеся в бой, не пугали крепко сплоченных и правильно построенных ветеранов немецкой и итальянской кампаний, которые без нужды не лезли на рожон.

В целом же Браун рассказывает о городе, находившемся на грани полного общественного разложения. Нибур называл его крепким городом, Вольней — несчастным, а Браун рассказал, в чем именно были несчастья Каира. В 1798 году рабочему в Египте платили 1/7 пиастра в день, 50 пиастров в год — это было хуже рабства, особенно если учесть, что известный мамлюк Мурад-бей брал ежедневно с монетного двора 1500 пиастров на карманные расходы. Ежедневно паша и мамлюки получали в виде налогов с каждого из 2 миллионов 100 тысяч акров земли 6 пиастров — целое состояние: эти деньги брали, конечно, из кармана крестьянина.

Экономическое положение Египта настолько ухудшилось, что коптские деревни в Верхнем Египте восстали и отказались платить налоги. Никто не осмеливался ехать в район восстания и требовать уплаты налогов. По-видимому, Наполеон, читая сообщения об этих событиях, склонялся к общепринятому мнению, что, несмотря на длительное турецкое господство, население Каира упорно отказывалось отождествлять себя с турками. Ни турецкий язык, ни турецкие нравы не оказали влияния на рядовых каирцев. Представители правящего класса переняли турецкие обычаи и хранили их до самого последнего момента, но в целом город сохранял чисто египетский дух. Интеллектуальная жизнь Каира, хотя она и ограничивалась литературой, поэзией и религиозной философией, не замирала и нередко порождала серьезные конфликты.

Таков был город, который поджидал дисциплинированных солдат Наполеона и в то же время не питал к ним никакой симпатии. Но прежде чем гражданин Наполеон принесет Каиру все блага французской революции, стоит взглянуть на то, что осталось в нынешнем Каире от сумеречного правления османских турок, омрачившего на долгие годы горизонт солнечного старого города.

Турки не создали «величественных» зданий в Каире, но построили множество привлекательных мечетей. Ни в одной из этих мечетей незаметно былого каирского взлета вдохновения. Мастерство безупречно, но фантазия небогата. Турки изменили характер каирской мечети, так как они предпочитали общественные мечети для моления (масджид), а не мечети-училища (мадраса), и вместо традиционных арабских форм внедряли византийский стиль стамбульской архитектуры.

При сравнении одной из самых первых турецких мечетей Каира — Малики Сафии (1610) — с одной из последних — мечетью Мухаммеда Али (1856) — можно проследить, как появился, развивался и приходил в упадок за двести лет этот стамбульско-византийский стиль, — весь его путь от светлых, просторных, огороженных дворов до массивной громады, сидящей над цитаделью, словно сытый кот в отделанной атласом корзине. Маленькая мечеть Малики Сафии расположена недалеко от улицы Кала (улица Цитадели, именовавшаяся раньше улицей Мухаммеда Али). По ее крыше с одним большим и несколькими малыми куполами, ее цилиндрическому минарету с конусом на верхушке можно судить о стамбульском происхождении всех турецких мечетей Каира. Малика Сафия была не турчанка, а венецианка из семейства Баффо, а ее отец — губернатором Корфу. Четырнадцатилетнюю Сафию похитили (как Констанцу в моцартовском «Похищении из сераля») корсары и продали в гарем султана, где она стала гордой мусульманской королевой и построила мечеть для своего сына султана Мухаммеда. Это женственная маленькая мечеть; ее аркады увенчаны такими изящными куполами, будто их и впрямь нарисовала на плане красивая и желанная женщина.

В Каире много турецких мечетей, и иногда я бродил по городу и узнавал их по византийскому стилю среди множества других мечетей, происхождения которых я не знал. Это не составляло труда, но было приятно обнаружить турецкие мечети, не уступающие по красоте другим памятникам. Размерами мечети стали поменьше, и в них нет былой артистической выдумки, скорее из-за отсутствия денег, чем мастерства.

Специалисты по турецким памятникам Каира считают лучшим образцом турецкого искусства не мечеть, а фонтан-источник (сибил) на улице Муиз, недалеко от мадрасы Баркука и могилы ан-Насира. Школа и фонтан построены в 1774 году янычаром Абдель Рахманом Кикхия, позднее перешедшим в ряды азабов. Кикхия был чистоплотным, любившим благотворительность, и продажным губернатором, построившим один дворец в Булаке, другой — в Абдине. Он сделал пристройку к аль-Азхару и реставрировал многие памятники Каира. Это был странный, невысокого роста человек, с белой кожей и почти белой бородой. По словам аль-Габарти, он отличался исключительной аккуратностью и даже некоторым кокетством; его прекрасный фонтан — лучший образчик турецкого искусства в Каире. В нем, пожалуй, излишне подчеркнут турецкий стиль, но он красив, и можно без конца сидеть около фонтана и любоваться им. Я знал, что когда-то у фонтана находилась школа, но все же был искренне удивлен, увидев здесь и сейчас школу. Приятно сознавать, что кто-то из отцов города дорожит доброй традицией школ у фонтанов. Мальчики и девочки из этой школы в перенаселенном уголке города были одеты в опрятную форму и учили «алиф-ба» [5] по современному учебнику, иллюстрированному не пальмами и верблюдами, а автомобилями и грузовиками. Застенчивая молодая учительница услужливо остановила урок, чтобы я мог полюбоваться стенами, обложенными фаянсовыми плитками, и поглядеть на улицу из окна. Уже выйдя из школы, я услышал, как звонкие голоса учащихся, повторявших вслух урок, смешивались с криками горластых лоточников, ремесленников, молотивших медные листы на базаре, и смехом детей, игравших в пыли и грязи знаменитого старого перекрестка.

Накануне вступления Наполеона был один момент, когда казалось, что Египет своими силами вырвется из турецкого кокона и снова станет независимым мамлюкским государством. В 1796–1797 годах египетский народ восстал против турок, протестуя против нищеты, гнета, невыносимого бремени османских налогов и экономического бесправия. Началось своеобразное состязание вскорости между далекими французами и местными мамлюками — те и другие старались как можно быстрее воспользоваться вспыхнувшим народным недовольством.

Сначала инициативу захватили мамлюки, и один из них, Али-бей, занял Каир, нанес позорное поражение турецкому гарнизону и выслал в Порту турецкого пашу. Затем Али-бей атаковал Сирию и Аравию и одержал такие внушительные победы, что его признали халифом Мекки. Неожиданно Египет превратился в независимое государство в рамках Османской империи. Как и следовало ожидать, Али-бея предали и убили, его сменил мамлюк Мурад-бей, деливший власть с другим мамлюком — Ибрагимом. Они и правили совместно Египтом в тот момент, когда у Александрии появился флот Наполеона. Однако на этот раз в силу исторических условий мамлюки не смогли спасти Египет ни от турок, ни от французов, ибо были продажны, невежественны, примитивны и корыстолюбивы.

Мурад-бей не поверил, когда ему сообщили, что корабли Наполеона подошли к берегам Египта. Уразумев наконец, что случилось, Мурад-бей послал за самым уважаемым европейцем в Каире, тосканским консулом Розетти, сказав, что в его глазах французские солдаты равноценны египетским погонщикам ослов. Он попросил Розетти, как европейца, встретить французов и выдать каждому из них по горсти серебра, чтобы они убрались восвояси, ибо у него нет ни малейшего желания убивать их. Розетти пытался объяснить, кто такой Наполеон, но Мурад-бей не имел представления об истории Европы. Когда Наполеон начал наступление на Каир, Мурад-бей выслал против 40 тысяч французских ветеранов 10 тысяч мамлюков и 30 тысяч нерегулярных солдат (в основном египтян, албанцев, негров и бедуинов).