Сатирическая история от Рюрика до Революции

III

Закон престолонаследия, сочиненный немцем Павлом Первым, признает правильными и полноправными только те браки в потомстве дома Романовых, которые заключаются с принцами и принцессами других царствующих домов Европы или предполагаемых царствующими. То есть ставит условие, которому не удовлетворил бы решительно ни один из настоящих Романовых, кроме последнего их, четвертого поколения: Алексея Петровича, Анны Петровны и Катерины Ивановны. Из Романовых московского периода только Михаил Федорович сватался к иностранным принцессам – к Екатерине, свояченице знаменитого шведского короля Густава-Адольфа, и к племянницам датского короля Христиана IV. Сватовство кончилось ничем. Густав-Адольф отказал русскому посольству по причине разности исповеданий жениха и невесты. А надменный Христиан просто-напросто не принял князя Львова и дьяка Шипова, отправленных сватами «проведывать, которая из девиц к великому делу годна, чтоб была здорова, собою добра, не увечна и в разуме, и какую выберут, о той и договор с королем становить». Очевидно, Христиан IV смотрел на царя новой русской династии, как на выскочку, получше, чем нынешние Романовы смотрят на Баттенбергов, Негошей, Обреновнчей и Карагеоргиевичей. Таким образом, наслаждение иметь супругою самодержца датскую принцессу отсрочилось для России на 245 лет и на пять Христианов.

Христиан IX в своем качестве всеевропейского свата оказался любезнее Четвертого и подарил нашему отечеству дочь свою Дагмару, ныне вдовствующую императрицу Марию Федоровну. Так как католические династии, крайне аристократические, надменные и непокладистые в вопросах культа, оказались потомству Павла для брачных союзов не с руки, а династий православных XVIII век не выработал, и зародились еще, с грехом пополам и ненадолго, только в половине века XIX, то обязательство Павла I, нелепейшее и противное демократическому духу русского народа, должно было повести и действительно, повело к трем плачевным династическим последствиям.

I. Самозваный «дом Романовых» навсегда закабалился в брачную крепость маленьким дворам протестантского вероисповедания, со всеми, вредными для государства российского, политическими последствиями этого мелкопоместного и нищего свойства.

II. Лишился возможности спастись от вырождений я какою либо примесью свежей инородной крови.

III. За неимением, за неохотою или за политическим неудобством иноземных женихов (в особенности) и невест, принужден все чаще и чаще заключать кровосмесительные браки в недрах собственной семьи, что, опять-таки, неуклонно ведет вперед, ускоряет и обостряет роковой процесс вырождения. Великие княжны «дома Романовых» редко находят хороших женихов при больших европейских дворах. Последний эффектный брак такого рода считает себе уже 34 года; это свадьба великой княжны Марьи Александровны со вторым сыном английской королевы Виктории, принцем Эдинбургским, впоследствии герцогом Кобург-Готским.

Обе дочери Александра III вышли замуж за близких родственников: Ксения – за дядю, Ольга – за двоюродного брата. Царь Николай II и Сергей Александрович, племянник и дядя, женились на двух сестрах, принцессах Гессен-Дармштадтских. Павел Александрович был женат в первом браке на племяннице своей, Александре Георгиевне Греческой, и т. д. Вообще дворы русских, датских, греческих и гессен-дармштадтских перепутались во взаимном скрещении до того, что какой-то досужий немецкий остряк высчитал однажды, кажется, по поводу свадьбы Елены Владимировны, что ее дети будут приходиться сами себе дядями и тетками. В семье царей, утверждающих свой гнет на имени православия, нет почти ни одного брака, допустимого православным законом. Если бы подданные русского императора попробовали последовать в своих браках примерам царской семьи, они подлежали бы судебному преследованию и церковному покаянию, Победоносцев, анафемствуя, потребовал бы расторжения их союзов, а Саблер, как юрист-схоластик, квалифицировал бы эти беззакония кровосмесительным конкубинатом.

Все приливы русской крови в эту замкнуто-немецкую династию, хотя бы и узаконенные церковным браком, принимались ею, как фамильные преступления, и влекли за собою для виновных серьезным последствия, с ограничением или даже лишением семейных, служебных и политических нрав.

Одеть всеми законными правами свой морганатический брак умел только один из Романовых, – чудо всего их дома, гениальный «урод в семье», – Петр Великий. Остерман расстроил обе предполагавшиеся свадьбы Петра II с русскими княжнами – Марией Меншиковой и Екатериною Долгорукою. Елизавета Петровна на предложение Ивана Долгорукого отвечает, что скорее умрет, чем выйдет замуж за подданного. Понимай: открытым браком, потому что тайным она впоследствии очень спокойно сочеталась с Алексеем Разумовским, хотя последний был с головы до ног «подданный»: не родовитый князь и первый человек в государстве, как Иван Долгорукий, но простой певчий из малороссийских казаков. Секрет Елизаветина брака, памятником которого осталась корона на Покровской церкви в Москве, соблюдался в XVIII веке очень строго. Настолько, что впоследствии сам Разумовский уничтожил документы о своем бракосочетании с императрицею – отчасти боясь преследования Екатерины II, отчасти – по просьбе Паниных, которые опасались, что Екатерина в браке Елизаветы с Разумовским найдет основательный предлог, чтобы самой закрепить браком свою связь с Григорием Орловым.

Политическим результатом этой странной тайны была постыдная, двусмысленная и до сих пор загадочная история несчастной княжны Таракановой – если и самозванки, то, несомненно, одной из самых искренних и добросовестно убежденных в своем высоком происхождении, каких только знает история. Петр III имел намерение развестись с Екатериною, чтобы жениться на Елизавете Воронцовой и короновать ее, как императрицу, но Екатерина и Орловы предупредили его переворотом «Петербургская действа». Сама Екатерина усердно производила на свет Бобринских, «незнаемых любимцев» Галактилонов, Воспяных, «дочерей камер-юнгферы Протасовой», но упорно отказывалась от брака с отцом всех этих разноименных детей, Григорием Орловым, и очень обрадовалась, когда Разумовских сожжением своих бумаг обратил из факта в легенду свой царственный брак и тем положил конец обязующему прецеденту.

Но все эти старые истории относятся к тем временам, когда главы государств чувствовали себя больше хозяевами в своем домашнем быту. Перейдем в век девятнадцатый. Здесь, уже по первой памяти, можно назвать ряд фамильных драк, возни имевшейся в доме Романовых на почве неравных браков и часто имевших для России самые тяжкие последствия.

Так, в числе причин, создавших разрыв Александра I с Наполеоном, не на последнем месте надо поставить чванство и злобу царствующей императрицы Марьи Федоровны. Обозленная резким мнением Наполеона об убийстве Павла Первого, совершенном с ведома и благословения ого супруги, а также крутою расправою Франции с маленькими германскими дворами, ей родственными, эта вюртемсбергская принцесса употребила все свое влияние, чтобы разрушить проект «неравного» брака между «Бонапартом, выслужившимся в императоры из артиллерийских поручиков», и великою княжною Анною Павловною. Боязнь Марии Федоровны к столь «унизительному союзу» была настолько велика, что, воспользовавшись правом, предоставленным ей по завещанию Павла Первого, вдовствующая императрица подругу свою Екатерину Павловну поспешила застраховать от подобной опасности браком с герцогом Ольденбургским. С тех пор Ольденбургская династия, лишенная Наполеоном ее владений, села на русскую шею и благополучно проживает при русском дворе скоро сто лет. Войдя в Россию нищими, Ольденбургские в настоящее время чуть ли не самые богатые из великих князей.

Немецкая мелкопоместная родня русского царствующего дома вообще сыграла самую печальную роль в многолетней эпопее наших французских войн, о которых теперь даже официальные историки, как Шильдер и Татищев, говорят, что они были величайшею ошибкою русской имперской политики. За принцев Ольденбургских и за подобные компании России заплатила ужасами двенадцатого года и, почти на сто лет оттолкнув от себя Францию, служила все это время, как сказочный Иван-дурачок, сперва Меттерниху, потом Бисмарку, без пользы и славы, а лишь получив прямой вред и тормоз европейскому прогрессу. Но обстоятельства, которые тоже не лишне было бы припомнить новообретенным французским покровителям русского самодержавия, ищущим в нашей революции немецкие следы.