Оливер Кромвель

Многие из положений «Орудия управления» также отражают желания Кромвеля, которые он разделял с политическими индепендентами в 40-х годах. Фундамент новой конституции — управление «одной личностью и парламентом» — следовал «Основным предложениям», как и настойчивость в том, что необходимы четкие ограничения исполнительной власти протектора. Согласно «Орудию управления» руководство армией разделяли протектор и парламент и, помимо всего, протектор должен был править с рекомендации Государственного Совета. Недавняя работа Питера Гаунта по этой организации подчеркнула способы, которые придавали ей гораздо более выдающуюся роль в управлении, чем играл королевский Тайный совет до этого и после [200]. В решающей области финансов, при назначении высших должностных чинов государства и в контроле за вооруженными силами протектор должен был действовать с согласия Совета. Позже (в речи 21 апреля 1657 года) Кромвель возмущался, что эти ограничения превратили его в «ребенка, которого запеленали… посредством (орудия) управления, я не могу ничего сделать без согласия Совета» [201]. Это заявление (оспоренное впоследствии) не может полностью приниматься. Трудно поверить, что Кромвель был послушной конституционной куклой Совета. Но несомненно то, что при выполнении исполнительных функций он относился к Совету с гораздо большим вниманием, во всяком случае не так бесцеремонно, как его августейшие предшественники к своим тайным советам.

В начальный период протектората самое изумляющее очевидное противоречие проявляется в способах принятия решений по текущей политике. Завершение войны с голландцами, которая, наконец, было закончена договором, подписанным 5 апреля 1654 года, свершилось с разрешения Совета. Еще интереснее дебаты Совета, проходившие в первую весну и лето протектората по докучному вопросу о стороне, которую следует принять британской республике в борьбе европейских супердержав, Франции и Испании. (Со времен недолговечной, безуспешной интервенции Карла I в середине 20-х годов Англия была простым наблюдателем этого конфликта). Как мы. увидим в последней главе, давление на протекторат, чтобы он отказался от своего нейтралитета в международных делах, было трудно выдержать. К сожалению, сведения о последующих дебатах Кромвеля и его советников отрывочны и так же раздражительны для историков, как это было в то время для посла Венеции. «Ни одно правительство на земле не раскрывает свои решения меньше, — писал он, — чем Англия. Они встречаются в комнате, в которую надо проходить через другие, без номеров, а бесчисленные двери закрыты. Наилучшим образом их интересам отвечает собрание нескольких людей, самое большее — шестнадцати, для обсуждения важнейших дел и принятия серьезнейших решений» [202].

Но сохранились два отчета о дебатах в. апреле и июле 1654 года, которые обнаруживают раскол в Совете по вопросу о том, союзничать или нет с Францией в войне против Испании. Как будет видно, Кромвель наконец стал на сторону антииспанского большинства, и в августе было принято решение (важное не только для политической сферы) послать смешанную военно-морскую экспедицию для нападения на испанские колонии на Карибах.

Несомненно, его влияние имело огромный вес, но ясно, что «внешняя политика Кромвеля» не была исключительно внешней политикой Оливера Кромвеля, как «внешняя политика Карла II» была внешней политикой Карла II.

Кроме того, положения «Орудия управления» для регулярных парламентов и выборов, основанных на исправленных избирательных округах, также отражали влияние стремлений политических индепендентов в 40-е годы, как и предложений, сделанных в свое время «охвостьем». Парламенты должны были избираться каждые три года и заседать по меньшей мере пять месяцев; и были созданы постановления для местных чиновников, чтобы они посылали повестки о созыве нового парламента, если центральное правительство не смогло этого сделать. Эти пункты означали неизменность обязательства Кромвеля перед делом парламентских свобод, во имя которого он сражался и рисковал жизнью в 1642 году. Нет оснований утверждать, что заявление Кромвеля парламенту в сентябре 1654 года было исключительно результатом циничного расчета. Когда он сказал, — «свободный парламент… это то, о чем я мечтал всю жизнь. Я хотел бы, чтобы он сохранился и после моей жизни», — он вновь заявлял о принципах, которых придерживался с первых дней своей карьеры в 1640 году [203].

Но в первые дни протектората цель Кромвеля была не просто отражением целей 1647 года. Произошло много драматических событий с тех пор, которые не могли не оказать влияния на его позиции. Помимо всего, хотя он был связан с ними, «свободные парламенты» в недавнем прошлом (был ли применим этот термин к Долгому парламенту до его чистки в 1648 году или после этого) показали, что они иногда враждебно относились к тому, чем дорожил Кромвель, особенно к армии и к религиозной реформации. Это объясняет главную особенность «Орудия управления», которая, в отличие от остальных, отмечает явный раскол с наследством Кромвеля, полученным от политических индепендентов. Знакомство с новой конституцией подтверждает недоверие к парламентам. Это отражено, прежде всего, двумя главными вмешательствами, сделанными составителями документа, в формулирование парламентских свобод: право, предоставленное Совету, исключать избранных членов парламента в начале каждой сессии, и право протектора и Совета издавать законы до начала следующей сессии парламента. Как и в других случаях в прошлом, снова ясен парадокс карьеры Кромвеля: человек, который рисковал жизнью ради парламентских свобод, теперь принял конституцию, обрубившую эти свободы так, как не делал ни один из монархов (возможно, за исключением Карла I). Стремления Кромвеля к «исцелению и урегулированию» и к конституционной порядочности режима занимали видное место при введении протектората, но это никоим образом не заслонило его решимость выполнить религиозную реформацию.

Что имел в виду Кромвель, произнося эту неясную фразу? Из всех вопросов, составляющих загадку всей политической деятельности Кромвеля, это самый трудноразрешимый, в основном, из-за того, что Кромвель никогда не давал четкого и исключительного определения тому, что он понимал под религиозной реформацией. Хотя, как было видно, надежда на реформу — повторяющаяся тема в его речах и письмах во время гражданской войны и после нее (и продолжала быть такой в 50-е годы); он чаще излагал свои желания общими словами. Его заявления о стремлении выполнить «хорошие дела» или «собрать плоды всей крови и сокровищ, вложенных в это дело» — типичные неясные рассуждения Кромвеля о своей цели.

Конечно, легче сказать о том, каким не было видение Кромвелем реформированного общества, чем каким оно было. Многозначительно то, что оно не было враждебно к удовольствиям и развлечениям или не совместимым с музыкой, искусством, литературой. Все слишком часто встречающиеся источники информации о жизни Кромвеля — это «общественные» и «официальные», которые совсем немного открывают его «личную жизнь». Но иногда они описывают человека довольно непохожего на его сложившийся образ сурового, чопорного и «пуританского» мужа. Там открывается Кромвель, который носил длинные волосы, имел чувство юмора, танцевал, не гнушался алкоголя и курил табак. Иногда его шутки были довольно грубыми, как, например, на свадьбе его дочери Френсис с Робертом лордом Ричем в ноябре 1657 года, когда он, как говорят, «плескал вино на платья приглашенных дам и перемазал все стулья, на которых они должны были сидеть, растаявшими сладостями»; празднование свадьбы на другой день после официальной церемонии включало музыку «48 скрипок, 450 труб и много веселья от шалостей, кроме того, вперемешку с танцами» до рассвета следующего утра [204]. Уайтлок увековечил момент — Кромвель на досуге со своими близкими советниками: «иногда был очень фамильярным с нами, сочинял с нами стихи, и каждый должен был принимать его капризы; он обычно требовал курительные трубки и свечу, и тогда и затем сам брал табак…» [205]. Даже Джеймс Хит в своей враждебной биографии Реставрации признавал, что Кромвель был «большим любителем музыки и принимал наиболее умелых в этом деле на службу себе и семье… вообще он проявлял (или, по крайней мере, притворился) (Хит, очевидно, не смог устоять против злобного комментария) уважение ко всем оригинальным и изощренным в любом виде искусства личностям, за ними он посылал людей или ехал сам» [206]. Он нанял музыканта Джеймса Хингстона к себе в дом в 50-е годы, и его покровительство художникам, поэтам и драматургам достаточно хорошо засвидетельствовано, чтобы отбросить образ Кромвеля как филистера от культуры в мусорный ящик истории, и религиозная реформация Кромвеля не рассматривала демонтаж старого социального порядка. Наоборот, ее сущность заключалась в том, что она должна была произойти в пределах этого порядка, и (как было показано) Кромвель всегда сохранял твердую оппозицию тем, кто угрожал сломом социального порядка.