Всемирная история: в 6 томах. Том 3: Мир в раннее Новое время

Оставим на совести Д. Дефо низкую оценку боеспособности петровской армии. Окажись Робинзон в Тобольске десятью годами позже, его общество составили бы шведы, плененные под Полтавой. Но, может быть, высокомерные слова о превосходстве Запада над Китаем — тоже результат недостаточной информированности автора и его бахвальство основано на недооценке могущества империи Цин?

Заключив Нерчинский мир, империя добилась своих целей: на два века остановила продвижение русских по Амуру, сильно затруднив им дальнейшее освоение других земель в бассейне Тихого океана; русским купцам дозволялось вести торговлю только в особых зонах, что давало возможность, перекрыв торговый поток, в одностороннем порядке воздействовать на Россию, добиваться от нее помощи или, по крайней мере, нейтралитета в отношениях со Степью.

Именно на западном направлении новизна цинской политики была наиболее очевидна. Маньчжуры решили проблему, дамокловым мечом висевшую над Китаем две тысячи лет. Великая стена стала ненужной. Маньчжуры продвигались в Монголию, Турфанский оазис, в сторону Тибета, выселяя в эти области китайских колонистов, поощряя переход номадов к оседлости. Считается, что покровительствуя распространению буддизма в его ламаистской форме, цинское правительство снижало извечную воинственность кочевников. Принципиально менялась структура экономических связей: теперь не земледельцы платили кочевникам дань за спокойствие, маскируя ее под видом торговли, но китайские купцы путем ростовщического кредита устанавливали экономическое господство над скотоводами, подключая их к складывающемуся международному рынку. В следующем столетии Китай нанесет смертельный удар наследнику «кочевых империй» — Джунгарскому ханству.

Переселение калмыков в Прикаспий в первой трети XVII в. и разгром ими Ногайской орды относится к числу последних больших перекочевок. Великая степь все более сжимается: с востока на нее наступал Китай, с севера и северо-запада все дальше продвигались русские засечные черты — Белгородская, Симбирская, Новая, Закамская, Исетская. В начале следующего столетия их сменят солидные укрепленные линии, возводимые в соответствии с фортификационными принципами маршала Вобана. У Великой степи были отвоеваны миллионы гектаров плодородной земли, что в корне меняло экономическую и демографическую ситуацию государства Российского.

Не стоит торопиться и списывать со счетов беспокойный кочевой мир. Степь сотрясали набеги и войны калмыков с башкирами, джунгар — с казахами и киргизами. «Замиренные» и «объясаченные» племена поднимали восстания. Туркмены с Мангышлака переселялись на Северный Кавказ, в Мервский оазис и в предгорья Копетдага, набеги кочевников угрожали русским городам в Сибири и Поволжье. Для правителей Хивы, Бухары и Коканда, да, пожалуй, и Персии, кочевники оставались важнейшим фактором, влиявшим на их жизнь. Но огнестрельное оружие, обученная армия, новые фортификационные системы и возросшая мощь государств с их бюрократическим аппаратом и регулярным налогообложением делали свое дело. Кочевой фактор из всемирного во все большей степени становился региональным. Кочевые империи окончательно сошли с исторической сцены. В этом смысле в XVII в. мировое Средневековье явно закончилось.

АРМИИ НОВОГО ТИПА

Средневековье закончилось и в военном отношении. В прошлом осталось преобладание всадника над пехотинцем и сражение, понимаемое как поединки благородных всадников, хотя рыцарская конница еще не раз одерживала победы, особенно в гражданских войнах, как правило, более архаичных по военным технологиям. К концу XVII в. европейские армии изменились уже давно и необратимо.

Заметим, что Робинзон, сравнивая Европу и Китай, начинает с восхваления восьмидесятипушечного корабля. И действительно, после победы португальского флота при Диу в 1509 г. европейцы заявили о претензиях на мировую гегемонию именно на море. Точнее, в океане, поскольку на Средиземном море превосходство Запада не было столь очевидным. Битва при Лепанто, выигранная с величайшими жертвами и не давшая ощутимых результатов, по сути, не сильно отличалась от сражения античных триер. Только океанские корабли, подвижные и оснащенные пушками (пусть поначалу и не приспособленными для прицельного огня), стали основой европейской мощи. Европейцы не переставали совершенствовать маневренность флота и умение вести артиллерийский огонь, что достигалось слаженностью действий матросов и канониров. В XVII в. блестящие эскадры Пиренейских стран будут превзойдены флотами Голландии, Англии, а концу века и Франции.

Купеческий флот почти не отличался от военного. Торговые корабли, оснащенные пушками для защиты от пиратов, сами при случае промышляли морским разбоем, легко превращаясь в военные суда. Казенные военные корабли сопровождали купеческие караваны и перевозили грузы (как, например, Манильский галеон), их капитаны в качестве личной добычи охотно захватывали корабли, сочтенные неприятельскими. Любопытно, что в русский язык слово «приз» вошло из морского устава Петра I, где оно обозначало каперский захват судна. Снаряжение морского корабля изначально мыслилось как коммерческое предприятие.

С войной на суше дело обстояло иначе. Слишком живучи были рыцарские представления о войне как о поприще бескорыстной отваги и подвигов благородных всадников. Но уже сражения XVI в. приучили как к необходимости калькуляции военных расходов, так и к тому, что благородный человек может воевать в пешем строю. Последнюю мысль демонстрировала уже испанская пехота. Но решающим стал рубеж XVI и XVII вв., когда после нововведений Морица Нассауского европейская армия становилась управляемой в бою: дисциплина, постоянные тренировки и муштра вели к тому, что пехота, а впоследствии и конница могли выполнять сложные маневры по приказу командующего. Воинские подразделения представляли собой отлаженный механизм, способный вести организованный и непрерывный огонь из мушкетов. Так, процесс обращения с мушкетом был разбит на 42 операции, выполняемые по четким командам. Художник Якоб де Гейн изобразил каждую из операций в серии эстампов, моментально скопированных в массе изданий (см. с. 62 наст. тома). В России голландские военные наставления были изданы почти сразу в 1607 г., а в 1647 г. они легли в основу устава Алексея Михайловича «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей». Рано столкнувшись с европейскими армиями, русские цари оказались внимательными учениками, вводя «полки иноземного строя». Этим они отличались от османских султанов, одержавших слишком много побед над неверными, чтобы учиться у них военному искусству.

Калло Жак (1592/1593-1635). Дерево повешенных. Из серии «Большие бедствия войны». 1633. Гравюра. Британский музей, Лондон

Для слаженных действий на поле боя нужны были постоянные военные упражнения, и потому солдат уже не распускали на период мирного времени. Помимо воинской дисциплины, таким образом достигалась и способность к взаимозаменяемости: место каждого выбывшего воина тут же занимал другой, знавший весь алгоритм действий. Параллельно шел важный процесс унификации вооружений. Уже Мориц Нассауский требовал оснастить армию однотипными мушкетами одинакового калибра, что было выгодно и производителям оружия, гарантировало им постоянные заказы больших партий. Единообразие вооружения, формы и поведения солдат способствовало достижению нового качества. Если предложенный Т. Гоббсом образ «Левиафана» применительно к государству был скорее смелой метафорой, то воинское подразделение, действующее как единое целое, более наглядно воплощало эту идею. Помимо муштры, движения под звуки труб и барабанов военных оркестров (появившихся именно в это время) и приверженности к особой военной субкультуре, единение и дисциплина поддерживались жестокими карательными мерами. На одной из картин Жака Калло из серии «Большие бедствия войны» изображено большое дерево, на котором висят казненные солдаты. Под деревом над барабаном склонились две фигуры, под присмотром офицера кидающие игральные кости. Так, путем жребия осуществлялась децимация: за нарушение приказа и мародерство казнили каждого десятого. Эта мера, принятая во многих европейских армиях, была прописана и в воинском уставе Петра I.