История русского народа в XX веке (Том 1, 2)

Тяжело сожалея о своей ужасной ошибке, писатель публично заявил: «Я считаю долгом своей совести теперь же покаяться в своей грубой и жестокой общественной ошибке – не Царь был виноват перед нами, а мы перед Ним, за нас пострадавшим. За нашу ошибку мы пострадали очень строго, но все же нет тех страданий, которыми мы могли бы до конца искупить наше преступное легкомыслие и смыть с наших рук и душ кровь наших жертв, бедного Государя и его близких».

Только после отречения Царя многие уже в эмиграции поняли, что Великая Россия не могла существовать вне Царя и Самодержавия.

Некоторые русские философы и мыслители, ранее придерживавшиеся социал-демократических и либеральных взглядов, приходят к теоретическому обоснованию невозможности полноценного существования России вне Самодержавия. Сформулировал это отец Сергий (Булгаков): «… каким-то внутренним актом, постижением, силу которого дало Православие, изменилось мое отношение к Царской власти, воля к ней. Я стал, по подлому выражению улицы, царист. Я постиг, что Царская власть в зерне своем есть высшая природа власти, не во имя свое, но Имя Божие… Я почувствовал, что и Царь несет свою власть, как Крест Христов, и что повиновение ему тоже может быть Крестом Христовым и во Имя Его. В душе моей, как яркая звезда, загорелась идея священной Царской власти, и при свете этой идеи по-новому загорелись и засверкали, как самоцветы, черты русской истории; там, где я раньше видел пустоту, ложь, азиатчину, загорелась Божественная идея власти Божией милостью, а не народным произволением». 1254

Еще более определенно высказался о русской монархии С.Л. Франк: «Замечательной, в сущности общественной, но во всем своем значении неоцененною особенностью русского общественного и государственного строя было то, что в народном сознании и народной вере была непосредственно укреплена только сама Верховная власть – власть Царя, все же остальное – сословные отношения, местное самоуправление, суд, администрация, крупная промышленность, банки, вся утонченная культура образованных классов, литература и искусство, университеты, консерватории, академии, все это держалось лишь косвенно, силой Царской власти и не имело непосредственных корней в народном сознании. Глубоко в недрах исторической почвы, в последних религиозных глубинах народной души было укреплено корнями, – казалось незыблемо, – могучее древо монархии; все остальное, что было в России, – вся правовая, общественная, бытовая и духовная культура – произрастало от ее ствола и держалось только им, как листья, цветы и плоды – произведения этой культуры висели над почвою, непосредственно с ней не соприкасаясь и не имея в ней собственных корней».

Фактически вся русская эмиграция разделилась на два крыла – то, которое осознавало свою вину перед Государем и понимало великое значение Самодержавия в России, и другое, которое безнадежно закоснело в своем национальном невежестве и чувстве вражды к исторической России. Последнее крыло состояло преимущественно из масонов и близких им лиц, эпигонов западных теорий и представлений и в своей деятельности не несло ничего культурно оригинального. Упоминание их в истории Русского народа уместно только для иллюстрации сопротивления антирусских сил, препятствовавших возрождению и развитию национальной русской идеологии.

Практически все новые идеологические движения, созданные русскими в эмиграции, и прежде всего так называемые «сменовеховство» и «евразийство», носили ущербный характер и ничего, по сути дела, не давали русской душе. Пытаясь приспособиться к изменившимся условиям, идеологи этих движений двигались в сторону положительных оценок результатов погрома, осуществленного большевистским режимом, и сотрудничества с ним.

В этих новых движениях проявились слабость и даже бессилие основной части российской интеллигенции, ее капитуляция перед большевистским гнетом. Интеллигенция в своей массе пошла на моральное сотрудничество с антирусской властью и сама выступила с инициативой многих антинародных мероприятий большевизма. Идеологией предательства своего народа стали интеллигентские движения «сменовеховцев» и «евразийцев», ибо на полном серьезе занялись оправданием большевиков и обоснованием положительных моментов антирусской революции.

Понятие «сменовеховство» возникло в июле 1921 года с выходом в свет сборника «Смена вех», в котором группа либерально-кадетской интеллигенции признала свое поражение перед большевизмом и призвала к сотрудничеству с ним. Авторами сборника стали видный деятель кадетской партии Н.В. Устрялов, бывший министр колчаковского правительства Ю.В. Ключников, деятель октябристской партии, адвокат А.В. Бобрищев-Пушкин, С. С. Лукьянов, С. С. Чахотин, Ю.Н. Потехин. Деятели «сменовеховства» надеялись на перерождение большевизма, заявляя, что НЭП не тактика, а эволюция, внутреннее перерождение, экономический Брест советской власти. Большевики использовали идеи сменовеховцев в интересах укрепления антирусского режима (они даже переиздали сборник «Смена вех») и для морального разложения русской интеллигенции в России и за рубежом. Органы ГПУ способствовали работе этого движения за рубежом и, в частности, выпуску в Париже журнала «Смена вех» и газеты «Накануне».

У «евразийцев» национальное оправдание большевизма выводилось из несовместимости России с западным миром из-за природно-географических особенностей. По мнению «евразийцев», революция в России была необходима, чтобы изолировать ее от Запада и таким образом выполнить свою особую миссию. Большевики, несмотря на свою жестокость, являются наиболее последовательными выразителями «национальных» чаяний русской интеллигенции и только они могут выполнить стоящие перед страной задачи.

Говоря о «национальном», «евразийцы», по сути дела, подменяли его космополитическими утопиями, вместо русского ядра Российской Православной державы они предлагали некое евразийское единство. Коренные противоречия между русской и западной цивилизациями «евразийцы» советовали разрешить путем превращения в органическое целое всей совокупности разнообразных культур европейского континента.

Считая себя «осознавателями русского культурного своеобразия», «евразийцы» понимали его чисто механически, как аккумулирование элементов различных культур. Не осознавая цивилизационные особенности развития России, «евразийцы» воспринимали русскую культуру как эклектическое соединение западных и восточных начал. Более того, по их мнению, если Византия с ее Православием является духовным источником России, то татаро-монголы – историческим. Отсюда унизительный для русских людей, совершенно фальшивый и несостоятельный вывод о великом значении татаро-монголов в создании русской государственности. Проводя искусственно параллель между «благом» ордынского ига и «благом» большевизма, «евразийцы», таким образом, исторически оправдывают кровавый антинародный режим.

Лингвист и культуролог Н. С. Трубецкой; географ, экономист и политолог П.Н. Савицкий; музыковед и публицист П.П. Сувчинский и ряд других идеологов и активистов «евразийства» выступают как моральные пособники большевизма, а некоторые из них (например С. Эфрон) даже становятся агентами ГПУ. В свою очередь большевики подыгрывают «евразийцам». Летом 1926 года они инсценировали под Москвой «Евразийский съезд», на который с важным видом «конспиративно» (а на самом деле под наблюдением ГПУ) приезжал П.Н. Савицкий.