Сочинения в двенадцати томах. Том 3

Принципиально наполеоновское правительство не давало субсидий промышленным заведениям, которые были заняты уже известным во Франции производством; на правительственную помощь могли рассчитывать исключительно те предприниматели, которые заводили новые усовершенствования, вводили новые промыслы [33]. В этом отношении Империя шла вполне по следам революционных властей, как могут припомнить читатели моей книги «Рабочий класс во Франции в эпоху революции». Но Наполеон нередко отступал от этого принципа.

Наполеон, как увидим дальше, очень деятельно поддерживал промышленников и субсидиями, и казенными заказами, и чрезвычайными льготными займами из казны, когда видел, что существованию больших промышленных предприятий грозит опасность. Император, по показанию Шапталя, потратил в общем 62 миллиона на вспомоществование бедствовавшей промышленности [34]. Этой цифры я не нашел в документах архива, и в своем месте мы сличим ее с другими показаниями. Как увидим, Наполеон много в этом смысле сделал для лионской шелковой промышленности, а в эпоху кризиса 1811 г. для всей промышленности вообще.

О рабочих в наполеоновскую эпоху я буду говорить в особой работе, специально этому предмету посвященной. Здесь достаточно немногих слов.

Наполеон говорил Шапталю, что он боится революций, происходящих от безработицы, а чисто политических восстаний нисколько не боится, ибо в последнем случае можно расстреливать без жалости, и для усмирения Парижа достаточно 1200 человек и четырех пушек [35].

Наполеон особенное внимание обращал на безработицу в тех пунктах, где было большое стечение рабочих. Так, во время кризиса 1811 г. (Шапталь говорил une crise, но по контексту ясно, что речь идет именно о 1811 г.) император, по словам Шапталя, испытывал тревогу, видя праздность, на которую осуждены были рабочие, «особенно Сент-Антуанского предместья и Лиона». Он послал за Шапталем и сказал ему, что у рабочего нет работы, и он поэтому может оказаться жертвой «всяких интриганов», может даже восстать. «Я боюсь этих восстаний, основанных на недостатке хлеба; я бы меньше боялся сражения против двухсот тысяч человек», — добавил он [36].

Наполеон не только удержал завещенную революцией свободу промыслов, не только не восстановил цехи во Франции, но уничтожал их и в завоевываемых странах. Конечно, и тут менее всего действовала какая бы то ни была теория. Первый консул выразился раз в Государственном совете (в 1803 г.), когда речь зашла о восстановлении цеховых порядков, что у него еще не составилось мнения по этому вопросу, но что он «склоняется» к свободе промышленности от прежних цеховых пут [37]. И во все его царствование цехи восстановлены не были.

Собственно, Наполеон, покровительствуя национальному производству, отнюдь не желал, чтобы от этого теряли хоть что-нибудь государственные финансы. Когда к концу 1806 г. оказалось, что таможни получили на 9 миллионов меньше, чем в предыдущем году, то императора вовсе не успокоило то соображение, что это произошло вследствие воспрещения ввоза бумажных материй; он тотчас же захотел узнать, почему эта потеря не возместилась увеличением суммы пошлины, взятой за ввезенный хлопок (в сырье). Ибо он только «хотел заменить один налог другим», а вовсе не думал о чистой потере для казны [38].

Здесь пока речь идет об общей характеристике Наполеона как экономического политика; поэтому неуместно было бы приводить факты, с которыми читатель встретится в дальнейшем изложении, в другой связи, и которые всецело подтвердят даваемую тут характеристику. Я хотел бы только закончить ее указанием еще на одну черту, которая существенно вредила всем усилиям Наполеона в данной области. Его крутой, деспотический нрав, глубочайшая и с годами (особенно с 1810 г.) усилившаяся вера в собственную непогрешимость, твердое убеждение в отсутствии таких основ жизни, таких элементов, которые нельзя было бы не только поколебать, но даже радикально изменить усилием воли правящего монарха, — все эти особенности наполеоновской психики ярко проявлялись и в торгово-промышленном законодательстве и в особенности в мероприятих текущей политики. С гордостью вспоминая на о. Св. Елены, как он в 1806 г. воспретил, несмотря на страхи и нежелание окружающих, ввоз во Францию бумажных материй, Наполеон заявил именно по этому поводу Ласказу: «Это доказывает, что и в управлении, как и на войне, чтобы иметь успех, нужно употребить характер» [39].

Он слишком часто желал с бою взять невозможное, гневно и быстро реагируя на встречавшиеся препятствия, нанося сокрушительные, но бившие не только врага и не только непослушного, удары. Его крутые действия, внезапные решения, неожиданные перемены в мероприятиях, — все это наносило не только торговле, которую он разорял (и знал, что разоряет), но даже и промышленности непосредственно самый реальный ущерб. Не было чувства обеспеченности, капиталы упорно прятались, изменения в тарифной системе, часто непредвиденные даже для министров, обескураживали заграничных контрагентов французских мануфактур и торговых домов.

Сплошь и рядом, особенно к концу Империи, не только этим мероприятиям не предшествовали какие-либо совещания, опросы и т. п., но Наполеон еще с первых лет правления фактически изъял эту область законодательства из ведения тех законодательных учреждений, которые как-никак продолжали существовать. Так, он вполне самостоятельно распоряжался в области всей таможенной политики, самостоятельно не только по существу (в этом отношении он и во всем остальном являлся фактически неограниченным монархом), но и с чисто формальной стороны.

Конечно, изменения в таможенных пошлинах являются мерами законодательного характера, и их следовало бы проводить через законодательные учреждения. Но Наполеон еще при Консульстве избавил себя от этих проволочек; он приказал (в марте 1802 г.) Редереру внести закон о том, что правительство имеет право своей властью изменять пошлины и уже post factum представлять эти изменения законодательному корпусу. Аргумент был такой: таможенные изменения являются «больше делом дипломатической и торговой политики», чем просто налогами, которые принципиально должны вводиться законодательным путем [40]. Этот упрощенный порядок таможенного законодательства, установившийся в 1802 г., конечно, делал возможными всякие внезапности в данной области.

Необычайная быстрота и решительность в изменении тарифов, крутость в методах и нервность в настроениях наполеоновской торговой политики, так тесно связанной у него с политикой общей, пугали и угнетали торговый и промышленный мир Империи. Иной раз и промышленники даже осмеливались высказывать это вполне ясно, хотя, конечно, как всегда, в самом почтительном тоне [41].

Иногда даже сам Наполеон неприятно поражался этой запуганностью и тревожным настроением торгово-промышленных кругов. Так, он счел необходимым хоть отчасти успокоить коммерческий мир, встревоженный декретами от 5 августа и 12 сентября 1810 г. об обложении колониальных товаров. В феврале 1811 г. министр внутренних дел обратился к торговым палатам с уверением, что «в намерения его величества не входит какая-либо новая перемена в тарифах» в течение по крайней мере двух лет [42].

Но такие успокоения все-таки не производили достаточно действия.

Кроме того, неизбежная при характере Наполеона тенденция превращать покровительство торговле и промышленности в верховное, хозяйское управление торговлей и промышленностью также не всегда благоприятно отражалась на коммерческих и индустриальных интересах Франции.