Русская троица ХХ века: Ленин, Троцкий, Сталин

В этом можно было бы усмотреть полное торжество ленинского партийного замысла — жестко централизованной организации, всегда готовой к решительным действиям. Но такое было бы сильным преувеличением. В критический момент 1917 года никаких признаков торжества первого параграфа устава, за который боролся Ленин в 1903-м, не наблюдалось — в партию были записаны 350 тысяч душ, практически каждый кто хотел. Главное в другом: на политический рынок Ленин выходил не в одиночку, а с «зарегистрированной на свое имя фирмой», в отличие от Троцкого. И это обстоятельство оказалось судьбоносным семь лет спустя, при решения вопроса о преемстве власти.

Тогда резонно спросить: почему партия была у Ленина, а у Троцкого «своей» партии не было?

Самый простой ответ: Ленину важно было «держать фирму» пусть она с 1907 года приносила в основном одни убытки. Прежде всего, статус одного из лидеров российской оппозиции помогал находить сочувственное внимание и поддержку у мощных и богатых организаций европейских социалистов. Других способов самоутверждения, даже простого выживания в политике для этого человека не существовало. Троцкий же был если не полной противоположностью типичного человека команды, то во всяком случае классическим «одиноким охотником», слишком ярким для повседневной рутины. Его и так знали звезды тогдашней политики и публицистики во всей Европе. Он вникал в различные дисциплины, анализировал события и писал на самые несхожие темы в бесчисленных сферах деятельности. В этом отношении любые команды были бы для него бесполезны.

В революционном офисе Ленина секретарем на общественных началах служила Надежда Крупская. «Она стояла в центре всей организационной работы, принимала приезжавших товарищей, наставляла и отпускала отъезжавших, устанавливала связи, давала явки, писала письма, зашифровывала, расшифровывала. В ее комнате почти всегда был слышен запах жженой бумаги от нагревания конспиративных писем» [Троцкий, 1991: 153]. На практике это означало монопольный контроль «семейного бизнеса» над всей информацией, нужной для управления партией.

Плюс контроль над партийной кассой. «Члены ЦК, — отмечал следователь Временного правительства, — получали за рубежом жалование от Ленина. Неугодные ему его лишались… Деньги делали его хозяином организации за границей и в России» [Волкогонов, 1994:214].

Такая постановка дел, помимо чисто утилитарного, прагматического смысла, имела и «теоретический фундамент»: так и только так надо действовать во имя победы пролетарской диктатуры, не дожидаясь, пока окончательно дозреют все конфликты производительных сил с производственными отношениями! Хотя с точки зрения марксистской догматики правы были не ленинцы, а как раз меньшевики. С позиций же объективной реальности, которая никак не подтверждала ни снижения нормы прибыли, ни обнищания пролетариата, ни неизбежности коммунизма — ни те, ни другие к научной картине мира отношения не имели. Самому Марксу в конце жизненного пути приходилось совершать «развороты на 180 градусов»: например, теоретизируя насчет того, что в Европе капитализм оказался чересчур крепок, а в Российской империи он слаб — так может, стоит перенести упования на нее? Об этом историческом парадоксе впоследствии писал Бердяев: утопистами проявили себя те, кто полагался на законы нормального развития, а большевики, выступавшие против здравого смысла, победили, следовательно, они-то и были настоящими реалистами.

Разумеется, утверждения советской пропаганды о руководящей роли Ленина, начиная с 1903-го, далее везде и во всем, были, ласково говоря, сильным преувеличением. Дело не только в Плеханове, который долго возвышался над всеми остальными, как одинокий утес. Ленинский прорыв на Втором съезде РСДРП и в последующей деятельности «Искры» оказался единственным на долгие годы; а потом и Плеханов отходит на вторые роли, появляются новые яркие политики.

Взять хотя бы такой фактор, как разделение партийных постов и должностей. Из списка публичных руководящих структур РСДРП легко сделать вывод, что ударным отрядом российской социал- демократии на политической арене очень скоро сделались посланцы солнечной Тифлисской губернии, Ленину в тот момент абсолютно неподконтрольной. Так, руководителями четырех фракций социал-демократов в третьей и четвертой Государственных Думах были Ной Жордания, Ираклий Церетели, Николай Чхеидзе. Затем они же возглавили советскую власть в Петрограде и в России. Быть может, Сталин в 1917-м затем и понадобился Ленину, чтобы облегчить контакты с его земляками на ключевых постах?

Тем не менее особенности ленинского характера — амбициозность в сочетании с жесткой самоуверенностью постепенно, но неуклонно создавали предпосылки будущего абсолютного лидерства в партии. Не менее важно то, что такой стиль руководства как нельзя лучше подходил к традиционному российскому менталитету. Меньшевики со своим либерально-демократическим культом легитимных процедур, свободы выбора для каждого, явно проигрывали большевикам и в этом смысле.

Но явление имело и оборотную сторону: Ленин плохо уживался на долгий срок даже с ближайшими соратниками. Если авторитарный лидер слишком давно не одерживает новых сокрушительных побед, вокруг него начинается «текучка кадров». Из значительных фигур того периода в команде не сохранился никто. Зиновьев и Каменев пришли позже, под ленинским руководством стали его главными помощниками и благодаря этому укрепили свои позиции в партийной верхушке. Думский лидер большевиков Алексинский превратился в злейшего врага; Богданов, считавшийся первым интеллектуалом, отошел от партийной работы… а кто сейчас вспомнит Рожкова, члена ЦК и застрельщика дискуссий на Пятом съезде? Самый же наглядный пример из всех — конфликт амбиций Ленина и Троцкого: один не соглашался никого признавать равным, другой не ощущал ни малейшей потребности держаться коллектива и подчиняться его лидеру. Закономерно, что в 1917-м рядом с Лениным оказались большевики уже другого поколения — из молодых, вполне усвоивших азбуку вождизма. Прежних уже «здесь не стояло».

Вообще можно утверждать, что все-таки важнейшим из всех занятий революционеров-социалистов не одних большевиков, но и эсеров — во время подготовки к восстанию были не оргработа с партучебой, не «тамиздат» и не «эксы» с покушениями, а «внутривидовая борьба». Свой неповторимый, устойчивый вкус в нее вносили такие личности, как Малиновский или Азеф (с известной долей цинизма можно сказать, что самый крутой из отморозков провокаторского беспредела — еще один уникальный вклад России в мировую историю). Периодические сеансы разоблачения лишь нагнетали атмосферу трагичного абсурда вокруг рыцарей светлого будущего: кто герой, кто предатель? Все это сильно деморализовало оппозицию, в годы реакции вызывая стойкое ощущение безысходности, раздувая неприязнь между теми, кто отсиживал тюремные сроки, и кто «отсиживался» в благополучной Европе.

В 1905 году Ульянов возвращается в Россию делать революцию, живет на конспиративных квартирах то в Питере, то в Финляндии, пишет массу статей и воззваний, но все его усилия остаются почти незамеченными. Возможно, к счастью для него: практически все социал-демократы большевистского толка в Государственной Думе второго созыва были репрессированы и затерялись в жестокой российской истории. Об этих сторонах тогдашней действительности часто забывают, подчеркивая «либерализм» царей в сравнении с террором революционной и особенно сталинской эпохи.

Недолгая история первого российского парламентаризма представлена в таблице: