Мифы и предания Древнего Рима

Присяга Брута. Художник Ж. А. Бофор

Чтобы более никогда ни один человек не смог прибрать к рукам всю гибельную полноту власти, римский народ постановил, что отныне власть эта будет разделена между двумя людьми, которые каждый год будут всенародно переизбираться. Правителей этих называют консулами, и первыми из них стали Луций Юний Брут и Луций Тарквиний Коллатин.

Так закончилась в Риме эпоха царей, длившаяся двести сорок четыре года с момента его основания, и началась эпоха республики. Это случилось в 509 году до н. э.

Скульпторы Древнего Рима. Художник Л. Альма-Тадема

Становление Римской республики

Война с Тарквинием

Изгнав из Рима царя, граждане приложили все усилия, чтобы власть отныне принадлежала не человеку, с его достоинствами и недостатками, а закону, справедливому и беспощадному. Пуще всего же заботились римляне о своей обретенной свободе, оберегая ее от любой угрозы. Так, вскоре после свержения Тарквиния взгляд римского народа, внимательно выискивавший опасности, обратился на консула Коллатина. Сама принадлежность к роду Тарквиниев очерняла недавнего мятежника в глазах соотечественников. По городу пополз шепоток: дескать, тяга к власти у Тарквиниев в крови, не успели изгнать одного, как другой занял его место. Римляне убеждены были, что, только избавившись от всего рода Тарквиниев, навсегда отринут царскую власть.

Слух этот дошел и до изумленного таким поворотом событий консула Коллатина. Однако ненависть римлян к царскому роду оказалась так велика, что сам Брут и даже тесть Коллатина Спурий Лукреций просили его покинуть город: с честью, со всем имуществом, с богатыми дарами от благодарного народа. Не дожидаясь просьб более настойчивых, Коллатин сложил с себя полномочия консула и уехал в Лавиний. На смену ему был избран Публий Валерий Попликола, друг и сподвижник Брута.

В те дни римляне ждали войны с Тарквинием, но она пришла позже, чем рассчитывали. Угроза же юной республике возникла там, где никто не ждал ее – в кругу лучших римских граждан. Дело в том, что среди знатных юношей многих царское изгнание огорчило: раньше они были приближены к царю, и это ставило их выше закона, нынче же закон всех уравнял. Зная, что в Риме остались его приверженцы, Тарквиний отправил послов якобы вытребовать обратно царское имущество, на самом же деле под этим предлогом хотел убедиться, кто из граждан остался верен царю, и заручиться их помощью.

Сенат несколько дней обсуждал вопрос о царском имуществе и объявил наконец о своем разрешении забрать его. Якобы готовя телеги, чтобы вывезти царские богатства, послы задержались в городе. Изо дня в день обходили они дома римской знати, как бы ища помощи в своем деле, в действительности же слушали, что говорят в домах о Тарквинии, и тем, кто достоин был доверия, передавали царские письма, сговариваясь в назначенный срок тайно впустить Тарквиния в город. Взамен просили они римлян написать Тарквинию, иначе без доказательств царь не поверил бы послам в таком важном и рискованном деле.

Так подговорили они знатные семьи Вителлиев и Аквилиев. Из Вителлиев была жена консула Брута, и взрослые их дети также оказались втянуты дядьями в заговор. Возможно, заговор и удался бы, если бы за обедом прислуживавший Вителлиям раб не услышал о том, что они задумали. Он решил, что послов следует поймать с поличным, с письмами римских граждан на руках, и дождался подходящего момента, когда письма эти уже передали. Тогда он обо всем донес консулам, послов без лишнего шума схватили, а изменников бросили в оковы.

Брут, слушающий послов Тарквиния. Художник Л. Лаффитп

Сенат тут же передумал возвращать царское имущество и отдал его на разграбление народу. То, что нельзя было унести, уничтожили: урожай с пашни Тарквиниев сжали огромной толпой и сбросили в Тибр. Говорят, что осевшую на мели солому занесло илом и так посредине Тибра возник остров. Впоследствии его укрепили насыпью и возвели храм Эскулапа. А саму пашню Тарквиниев посвятили Марсу, и она стала называться Марсовым полем.

Брут находит имена своих сыновей в списке участников заговора. Художник И. Г. Тишбейн

Изменников же государства в Риме ждала жестокая казнь: сперва приговоренных секли розгами, затем отрубали головы. Казнью этой полагалось руководить консулам, и весь Рим затаил дыхание оттого, что отцу придется казнить своих сыновей. И когда консулы заняли свои места, а ликторы отправились исполнять приговор, все собравшиеся смотрели не на устрашающее это действо, а на Луция Юния Брута, но строгий консул не дрогнул и даже ни разу не отвел взгляд.

Тарквинию донесли, что замысел его не удался, и он стал подговаривать этрусков, в землях которых скрывался и к которым по крови принадлежал, на открытую войну с Римом. Поддержали Тарквиния вейяне и тарквинийцы; последние не забыли, что именно их соотечественники правили Римом, и хотели вернуть это лестное положение.

Так войско этрусков во главе с Тарквинием и его сыном Аррунтом вступило в римские земли, римлян вели им навстречу оба консула. Два войска схлестнулись, и в первых рядах их сражались предводители. На поле битвы встретились Брут и Аррунт и сшиблись один на один, как герои древности. Так яростно дрались они, что, даже не думая защищаться, пронзили друг друга копьями и мертвыми пали с коней. Наконец, к исходу боя вейяне рассеялись, тарквинийцы же серьезно потеснили римлян.

Ликторы приносят Бруту тела его сыновей. Художник Ж. Л. Давид

Однако боги, видно, не сулили этрускам победу. Ночью после боя, как рассказывают, из леса неподалеку от этрусского лагеря раздался гулкий и грозный голос, возвестивший, что у римлян на одного павшего меньше и потому они победили. Голос этот принадлежал, как считали, самому лесному богу Сильвану, оттого этруски пришли в священный трепет и, сложив оружие, наутро разошлись по домам.

Консул Попликола с победой вернулся в Рим и привез останки павшего друга. Бруту устроили пышные похороны, но почетнее всего для консула было то, что матери римских семейств год, как по отцу, носили траур по нему, «суровому мстителю за поруганную женскую честь» [6].

Гораций Коклес защищает мост

Тарквиний Гордый не смирился со своим поражением и примкнул к свите могущественного Ларта Порсены, царя этрусского города Клузий. Мольбами и уговорами Тарквиний склонял его на свою сторону, и наконец Порсена решил, что ему выгодно будет иметь в Риме царя этрусского рода, и выступил в поход.

Ужас перед Порсеной обуял римских сенаторов, стали они бояться, как бы сами граждане Рима не впустили этрусков в город, признавая безмолвно их превосходство – так велика была слава Клузия и сильно его войско. Но опасения их были напрасны: перед лицом общей беды римский народ сплотился как никогда. Когда же вражеское войско подошло к Риму, все люди из окрестностей его перебрались в сам город и там укрепились, собрав большие запасы продовольствия на случай долгой осады.

Взять Рим приступом было непросто: с одной стороны защищал его крепостной вал, с другой – воды Тибра. Одна лишь дорога оставалась открыта врагу: свайный мост, ведший с одного берега на другой. Этруски и воспользовались бы этой дорогой, если бы не вошедшая в легенды доблесть одного гражданина. Некий Гораций по прозвищу Коклес, Одноглазый, нес караул у моста и вдруг увидел, что этруски приступом взяли Яникул и лавиной покатились к мосту. При виде этрусского войска римские воины в панике обратились в бегство, спеша на противоположный берег, один лишь Коклес сохранил ясную голову. По одному останавливал он бегущих, втолковывая им, что, если этруски захватят мост, сдержать их будет уже не под силу. Всеми богами заклинал он сограждан разрушить мост, сам же обещал сдерживать врага так долго, как только возможно.