Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в.

Как мы помним, никто из мосальских князей не перешел во время недавней войны на сторону Москвы, и вот в мирном договоре появляется пункт о принадлежности Мосальска литовской стороне; помимо Мосальска Литве были возвращены «некняжеские» городки Мценск, Серпейск, Любутск и другие [444]. Подобная уступчивость Ивана III имела вполне прагматические основания: не имея опоры в этих пограничных городках, трудно было рассчитывать на их прочное удержание. Таким образом, территориальные приобретения по миру 1494 г. прямо зависели от позиции местных князей в отношении Москвы. Наконец, важным пунктом договора был запрет принимать к себе служилых князей другой стороны [445] — серьезный показатель исчезновения удельной старины в Великом княжестве Литовском.

Следующим этапом в процессе вхождения славянских земель Литвы в состав Русского государства стали события 1500 г. И вновь в центре внимания оказались «украинные» князья. Началось все с того, что к Ивану III «отъехал» со своей вотчиной (г. Белой) кн. Семен Иванович Бельский. Великий князь отправил к Александру посла Дмитрия Загрязского с известием об этом и с объяснением причин, по которым он принял кн. Семена вопреки записанному в мирном договоре обязательству: «князей служебных… с вотчинами на обе стороны не принимати». Ссылаясь на слова самого Семена Бельского, Иван III указывал на то, что от Александра «пришла на них великая нужа о вере греческого закона» — поэтому он и принял кн. Семена с вотчиной [446]. Одновременно с «человеком» Бельского была послана господарю «отказная» грамота кн. Семена — к этому документу мы еще вернемся. Уточним для начала датировку этого посольства и, соответственно, «отъезда» Бельского.

Верительная грамота послу помечена «7008» г., т. е. 1499/1500 г. Ответное же литовское посольство было снаряжено из Смоленска 28 февраля 1500 г. (но поехало позднее, в начале марта) [447]. Значит, Загрязский прибыл в Литву не позднее февраля, а из Москвы отправился (учитывая расстояние) в январе 1500 г., а то и в декабре 1499 г. А кн. Семен Бельский прислал к Ивану III «бьючи челом» еще раньше, — вероятно, в конце 1499 г. Теперь вернемся к вопросу о мотивах «отъезда».

Сам кн. Семен в «отказной» грамоте ссылается на два обстоятельства. Первое — потеря великокняжеской милости и «ласки»: покойный король его жаловал, и при Казимире, и при Александре Семен «местце у раде мевал», впоследствии же господарь «меня во всем в том отпустил» [448]. Интересно сопоставить с этим заявление самого Александра: «мы же третий год его очима нашима не видали» [449]: косвенно это может указывать на продолжительную опалу или немилость. Вторая же, и главная, причина «отказа»: господарь, «чего не бывало от предков твоей милости над нашими пьредки, хочеш твоя милость наш закон греческий зломати, а хочеш… силно привести в римской закон» [450].

Показательно, что Александр самому Бельскому не ответил (как отвечал на «отказы» Воротынских, например — «из присяги не выпускаем» и т. п.) — это было бы не по статусу, — а отвечал его господину: назвав С. Бельского «зрадцей», изменником, он категорически отверг обвинения в принуждении к католичеству [451]. По этому поводу в историографии до сих пор ведется спор: одни исследователи полагают, что С. Бельский и северские князья действительно «отъехали» в Москву из-за религиозных гонений [452]. Другие же считают конфессиональные мотивы только поводом, предлогом, использованным Иваном III для присоединения новых земель [453]. На рубеже XV–XVI вв. в Литовском государстве действительно была предпринята попытка проведения церковной унии [454], но затронула ли она «украинных» князей?

Вся информация о попытках форсирования унии, приходившая в Москву (а там не отличали унию от «латынства» — католичества), несет на себе столичный, придворный отпечаток. Впервые о пресловутых «гонениях» на православную веру в Литве Иван III узнал из полученной 30 мая 1499 г. окольными путями грамоты некоего московского доброхота Федки Шестакова, который писал, что смоленский владыка (Иосиф. — М. К.) и «отметник» Ивашка Сапега ополчились «на православную веру», а Александр «неволил государыню нашу, великую княгиню Олену, в латынскую проклятую веру»; «да и все наше православное христианьство хотят отсхитити» [455]. И упомянутые лица, и вся атмосфера этого послания указывает на придворную среду. Другим информатором Ивана III был Семен Бельский. Ссылаясь на его слова, великий князь писал Александру, что последний якобы «посылал… владыку смоленского да своего бискупа виленского к князем к русским и ко всей Русии, которые дръжат греческий закон, и говорил им от тебя, чтобы они приступили к римскому закону» [456]. В ответ Александр отрицал факт посылки к С. Бельскому виленского «бискупа» и митрополита Иосифа, подчеркнув при этом, что он уже третий год кн. Семена в глаза не видел [457]. Логика этого ответа такова: кн. Семен уже третий год не появлялся при дворе, и, стало быть, великий князь не мог послать к нему упомянутых иерархов. В самом деле: невероятно, чтобы высшие иерархи католической (виленский епископ) и православной церквей (нареченный митрополит Иосиф) лично объезжали всех православных князей в Великом княжестве, включая самые отдаленные уделы на границе с Москвой, вроде г. Белая. И в последующих филиппиках Ивана Васильевича также угадывается столичная обстановка: Александр-де посылал к Елене, помимо владыки смоленского и виленского епископа, еще и «черньцов бернардинов»; того же владыку и «бискупа» посылал он якобы «также ко князем к русским и к паном и к виленским местичем и ко всей Руси…» [458]. На верхушечный характер попыток церковной унии в Великом княжестве в XV в. указывается в новейшей литературе; по мнению литовского исследователя Р. Гирконтаса, уния не получила поддержки в Великом княжестве ни среди католиков, ни среди православных [459]. Истинные мотивы «отъезда» Семена Бельского раскрывает, по-видимому, осведомленный автор хроники Быховца, по словам которой Иван III посылал «таемне» к Семену Бельскому, Семену Можайскому и Василию Шемячичу, предлагая перейти на его службу, «а ко тому еще обецал им многие городы и волости свои» [460]. Как мы помним, после бегства брата в 1481/82 г. (в этой истории кн. Семен сыграл какую-то неблаговидную роль) Семен Бельский сосредоточил в своих руках все семейные владения, которые к началу XVI в. (тем более при ослаблении центральной власти в правление Александра) стали превращаться в своего рода удел, а за самим кн. Семеном к тому времени прочно закрепилось прозвание «Бельский». Возможно, желание подняться до статуса «настоящего» удельного князя (ведь Бельские не были «отчичами» своих владений), порвать всякую зависимость от господаря и привело его на московскую службу. Характерно, что, посылая от Семена Бельского особую «отказную» грамоту, — точно он, подобно Воротынским, служил по докончанию! — Иван III приравнивал его к другим своим «слугам», служилым князьям, между тем как в Литве Бельские такого статуса не имели.