Творческое наследие Б.Ф. Поршнева и его современное значение

Большинство централизованных феодальных государств возникли в ходе соперничества между крупнейшими феодалами именно таким образом.

Решающее значение крестьянской борьбы для формирования централизованного государства обнаруживается как в случаях подчинения центральной власти территорий, управляемых феодалами — соперниками «главного» феодала, так и в случаях, когда такое государство создать не удается, вплоть до утраты независимости.

Поршнев специально останавливается на том, как формирующееся централизованное государство утилизирует часть потенциала крестьянского сопротивления, направленного как против своих, так и против иноземных феодалов:

«Королевская власть приобретала авторитет в глазах народных масс, поскольку она объявляла войну реально существующим органам принуждения, то есть более мелким феодальным государственным образованиям — герцогствам, княжествам.

Народ имел полное право считать: враг моего врага — мой друг». [206]

Подводя итоги анализа государства как специфической надстройки феодального общества, Поршнев пишет:

«Глубочайшей движущей силой любых политических изменений в истории были опять-таки массы, „низы“ общества, эксплуатируемые производители материальных благ. […] Государство было силой, направленной господствующим классом против крестьян. Однако всякое изменение формы государства шло, в конечном счете, снизу, не только в том смысле, что с усилением напора снизу господствующему классу требовалось более сильное государство, но и в том смысле, что это изменение было своего рода „победой“ крестьян, только оборачивавшейся всякий раз против них». [207]

И, как всегда, — программа дальнейших исследований:

«Несомненно, что на этой методологической основе можно дать детальный научный анализ эволюции любого конкретного средневекового государства». [208]

2. Средневековая церковь как идеологическая надстройка

В своем анализе государства как политической надстройки Поршнев опирался на многочисленные работы историков, в которых, пусть даже в качестве побочных результатов, содержался богатый фактический материал по интересующей его теме. Другое дело церковь.

По-видимому, Поршнев был единственным исследователем церкви как идеологической надстройки. На это указывает, в частности, полное отсутствие ссылок на исторические исследования других авторов в соответствующем разделе книги Феодализм и народные массы за исключением одного аспекта проблемы — связи социальных движений средневековья с ересями.

Поэтому здесь необходимо более подробное изложение методологии и результатов поршневского анализа. Вместе с тем, анализ средневековой церкви в роли надстройки дает столь богатый материал для параллелей с тоталитарными идеологическими надстройками XX века, что целесообразно, отказавшись от применявшегося до сих пор метода ассоциативных аллюзий по каждому отдельному поводу, свести все, относящееся к названному предмету, в самостоятельный подраздел настоящего раздела.

Рассмотрение феодального государства даже с учетом всех осложняющих обстоятельств приводит Поршнева к выводу, что «основная социологическая проблема» все еще не решена:

«Потенциальная сила народного напора на феодализм неизбежно больше, чем сила феодального государства (если брать вопрос в длительной исторической перспективе). Значит, не учтя дополнительно сложнейшие идеологические факторы, в частности, нечто такое, на первый взгляд, „нематериальное“, как религия, мы не сможем объяснить, как феодализм все же держался много столетий, не рушась под напором эксплуатируемой крестьянской массы». [209]

Грех и добродетель

Сущность христианского вероучения как комплекса идей, выполняющих функцию защиты экономического базиса феодализма, можно свести — пишет Поршнев — «к двум основным идеям, направляющим поведение людей: во-первых, к учению о том, что они должны делать (о добродетели), во-вторых, о том, чего они не должны делать (о грехе)». [210]

Главная христианская добродетель, «при всем многообразии отдельных предписаний религии», в конечном счете, сводится к одному пункту: «живи для Бога», то есть живи не для себя:

«Человек должен был воспитывать в себе отречение от собственных интересов не потому, что это хорошо для других, а потому, что это хорошо само по себе.

Благо другого — это, так сказать, лишь косвенный результат. В лучшем случае, благо другого — это лишь средство для того, чтобы достигнуть „жизни не для себя“». [211]

Поршнев рассматривает эту добродетель в качестве мощного инструмента, тормозящего экономическое сопротивление крестьянина:

«Ясно, что это учение, будучи воспринято, должно было служить колоссальной помехой на пути укрепления крестьянского хозяйства и стремления крестьян к повышению уровня своей жизни. Более того, оно прямо требовало: „отдавай“, — а далее уже нетрудно было показать, что раз отдавать, в конечном счете, надо богу, то естественнее всего отдавать тем, кто представляет бога на земле — церкви и властям (ибо нет власти не от бога)». [212]

Однако главной проблемой для надстройки было открытое сопротивление.

Поэтому, хотя принцип «жизни не для себя» и выдвигался христианством на передний план, главным было все же учение о грехе:

«Задача религии была не столько в том, чтобы уговорить крестьянина отдавать свой труд и плоды своего труда земельному собственнику и повседневно отказывать себе в удовлетворении насущных потребностей, сколько в том, чтобы уговаривать его не сопротивляться: ведь само существование феодальной эксплуатации необходимо заставляло крестьянина отстаивать свое хозяйство, укреплять его, в этом смысле „жить для себя“ и сопротивляться». [213]

И здесь все сводится, в конечном счете, к одному пункту — к греху неповиновения:

«Всякий грех лишь видоизменение одной и той же субстанции — „первородного греха“, или греха как такового. Что же это за субстанция? Средневековые богословы дают недвусмысленный ответ — это неповиновение, восстание. […] В первородном грехе проявилась природа дьявола — возмущение. И в дальнейшем греховная сторона людей — это воля к неповиновению, иначе — к утверждению себя, к „превозвышению себя“. Греховны не сами по себе те поступки, которые запрещены заповедями, греховны не сами плотские действия человека, а обнаруживающиеся в них непослушание и сопротивление. Всякий неповинующийся следует за дьяволом, всякий покорный повинуется богу». [214]

Поршнев подчеркивает, что учение о грехе было могучим орудием борьбы не только с восстаниями, но и с низшими формами открытого крестьянского сопротивления — частичным сопротивлением, уходами:

«В частности, крестьянским переселениям средневековое христианство мощно препятствовало тем, что отгораживало невидимой каменной стеной сравнительно небольшой угол феодального мира, Европу, от всех „неверных“, „языческих“, „пребывающих во дьяволе“ народов и стран. Общение с ними, переселение к ним было для христианина тяжким грехом». [215]

С проблемой крестьянских переселений связывает Поршнев и раскол христианской церкви на западную (римско-католическую) и восточную (греко-православную).

Этот раскол сформировался в IX–XI веках, «то есть как раз в то время, когда в Западной Европе формировалось крепостное право, а в Восточной Европе оставались еще огромные просторы для крестьянских переселений». [216]