История сыска в России. Книга 2

До открытия заседания суда Татьяна Цетлин в сопровождении двух вооруженных конвоиров была отправлена к себе на квартиру (ул. Бертолле, 18, квартира Марии Цихоцкой) для производства там тщательного обыска, при помощи которого революционеры изъяли две открытки невинного содержания, написанные рукой Доброскока, что удостоверил Бурцев, и учебные книги. По-видимому, во время этого обыска происходил суд над Синьковским, а по возвращении тем же порядком в квартиру Синьковского Татьяны Цетлин начали судить и ее. Цетлин, не отрицая своей службы в Петербургском охранном отделении, категорически заявила, что Синьковский никогда агентом охранного отделения не состоял, а что она работает уже два года. Загладить свою вину перед партией она отказалась.

Суд, определив ее “нераскаянным провокатором”, постановил подвергнуть ее и Синьковского смертной казни. При этом на суде Бурцев высказался, что они уже полгода тому назад знали, что есть агент - женщина выше среднего роста, лет 30, бледная, давно работающая в партии и занимающая в ней видное положение. Бурцев предполагал увидеть в лице Цетлин этого агента, но теперь видит, что он ошибся, и Татьяна Цетлин - другое лицо, хотя, конечно, обстоятельство это вины ее не изменяет.

После суда оба арестованные были оставлены в квартире под стражей до приведения приговора в исполнение. Квартира охранялась сперва 7, а потом 4 вооруженными людьми, но в ней перебывало за эти дни человек 30, на что обратил внимание консьерж.

б апреля по неизвестным причинам обоим арестованным было объявлено, что назначенная им смертная казнь отменяется, причем они исключаются из партии и обязаны

жить под надзором, извещая партию о месте их нахождения. Вслед за тем оба они были освобождены, причем Цет-.лин выдано из ее денег 40 франков, с которыми она и уехала в Германию, сопровождаемая наблюдением из Ь революционеров, По дороге ей удалось, однако, на одной из узловых станций, пересев на встречный поезд, ускользнуть от наблюдения, после чего она и приехала в Россию,

По поводу рассказа Цетлин нельзя не заметить, что она сильно драматизировала происшедшее.

Впрочем, после парижского разоблачения Цетлин и ее любовник Доброскок постарались выйти из сферы неприятных встреч с революционерами, ив 1917 году весной, когда Бурцев стал разыскивать “супругов” Доброскок, то оказалось, что Николай Золотые Очки занимал более приятное и спокойное, нежели раньше, место по дворцовой охране в Петергофе. Что касается Климовича, то, сообщив Гартингу о злоключениях Цетлин, он, естественно, “задавался целью выяснения того обстоятельства, каким образом произошло расконспирирование секретной деятельности Цетлин”, причем обращал внимание на то обстоятельство, что до самых последних дней марта 1909 года Цетлин была в партии, по-видимому, вне всяких подозрений и что провал ее произошел очень быстро и в самое последнее время. “Что касается возможного участия в этом деле агента наружного наблюдения Лейтиса, то следует отметить еще то обстоятельство, - продолжал Климович, - что Савинков и Бурцев, беседуя о последнем приезде Герасимова в Париж, упоминали о том, что Герасимова видели на Елисейских полях.

К сожалению, из-за отъезда Герасимова из С.-Петербурга, точно установить, бывал ли он в последний свой приезд на Елисейских полях, не представляется возможным, так как он из номера гостиницы никуда не выходил”. Между прочим, агент Кершнер как-то случайно говорил Лейтису о том, что Герасимов живет на Елисейских полях.

Сообщая Гартингу эти данные, полученные при опросе Доброскока и Цетлин, Климович просил доложить это письменно вице-директору Департамента полиции С.Е.Виссарионову и принять, со своей стороны, возможные меры

к выяснению всех обстоятельств, вызвавших этот провал секретной агентуры.

По-видимому, выяснилось, что расконспирирование Цетлин и Синьковского (он же Зеньковский) произошло благодаря содействию Лейтиса (Луриха), потому что 29 апреля 1909 года Гартинг телеграфировал директору Департамента полиции Зуеву: “Измена Луриха, несомненно, начавшаяся давно, поставила в крайнюю опасность не только всех людей, с которыми виделся Андреев (помощник Гартинга), но и я; лишь полное признание Луриха поможет мне уяснить, будет ли хоть кто-либо спасен из здешних агентур”.

На следующий день ввиду подготовлявшегося приезда царя в Шербург Гартинг дал Зуеву телеграмму следующего содержания: “По совершенно секретному личному частному соглашению с чинами префектуры мною выработана следующая мера. Префектура готова сформировать особый отряд агентов, долженствующих наблюдать исключительно важнейших русских террористов, и будет осведомлять меня о результатах Для выполнения этой меры необходимо, чтобы наше правительство добилось через посла, дабы французское министерство предписало префектуре усилить надзор за русскими террористами ввиду имеющихся сведений о возможности осуществления ими плана цареубийства во время поездки государя за границу. Описанная мера разделяется вице-директором…”

Эта телеграмма была роковой для Гартинга. По его инициативе посольство стало усиленно настаивать на высылке нескольких человек, в том числе и Бурцева, из Франции. Председатель Совета министров Клемансо отказал в этом. Бурцев, имевший в руках доказательство тождества Гартинга-Ландезена-Гекельмана, опубликовал в газетах статью, обличающую шефа русской политической полиции в Париже как провокатора, осужденного во Франции к пятилетнему тюремному заключению. Клемансо предъявил документы и фотографии русскому посольству, а также группе русских парламентариев - А.И.Гучкову, П.И.Милюкову и др.

Вслед за провалом “шефа” начали проваливаться и другие. Меныциков сообщил бундистам, что провокатор, которого они старались выяснить по указанию Бакая, есть Каплинский.

Совместными трудами Бурцева и Меныцикова были выяснены крупные провокаторы-эсеры: Зинаида Федоровна Гернгрос-Жученко и Анна Егоровна Серебрякова. Последняя была одним из старейших и серьезнейших сотрудников московской “охранки”.

Ратаев, находившийся уже на покое, горько жалел о судьбе бедной Зины (“мне ее жаль больше всех”) и скорбел о разоблачении Серебряковой, которую он в письме своем к директору Департамента полиции Зуеву называл Евсталией. Кроме вышеупомянутых лиц, были раскрыты благодаря Меньшикову предатели: Розенберг, Пуцято-Русановская, Константин Спандарьянц и некоторые другие.

По его же указаниям Бурцев объявил провокатором социал-демократа Батушанского (он же Барит). Сведения о Батушанском Бурцев получил и от француза - агента наружного наблюдения Леруа, который изменил Гартингу и оказал Бурцеву немало услуг по раскрытию провокации.

В результате обвинения Бурцева над Батушанским состоялся товарищеский суд, на котором свидетельскими показаниями, документами и собственным признанием Батушанского он был признан провокатором. При этом в постановлении суда внимание Департамента полиции привлекло следующее место:

“Будучи, по-видимому, напуган открывшимися разоблачениями провокаторов, например, максималиста Кенсицкого, его знакомого по группе, Батушанский отошел от всяких революционных кругов, для чего переехал на правый берег Сены. После этого, по его собственному рассказу, подтверждающемуся представленными им письмами, начинаются усиленные побуждения его со стороны начальника заграничной полиции Гартинга, сопровождавшиеся угрозами и с предложениями продолжать прерванную деятельность тайного агента за крупные денежные вознаграждения. По прибытии в Петербург, Батушанский был опрошен по последнему обстоятельству о предъявлении суду писем заведующего заграничной агентурой, и он дал объяснение, что при этом имел целью доказать суду, что Гартинг пытался склонить его к службе, но он от предложений этих отказался.

Департамент признал в высшей степени полезной и продуктивной деятельность в течение 7 лет Берки Батушанского и ходатайствовал о пенсии для разоблаченного не по своей вине сотрудника.

К 1909 году относится и деятельность провокатора Натана Шахновского, разоблаченного лишь при следствии в 1917 году. Шахновский окончил в 1908 году Ковенское коммерческое училище. По делу о ковенской группе анархистов-коммунистов подлежал ссылке на поселение, но получил разрешение выехать за границу.