История русского народа в XX веке (Том 1, 2)

Соловецкие архиереи дали справедливую оценку советскому законодательству о религии.

Закон об отделении Русской Церкви от государства, заметили они, двусторонен: устраняя Церковь от вмешательства в политическую жизнь страны, он гарантирует ей невмешательство правительства в ее внутреннюю жизнь и в религиозную деятельность ее учреждений. Между тем закон этот постоянно нарушается органами политического наблюдения. Высшая церковная власть, ручаясь за лояльность Церкви в отношении к государству, открыто должна будет заявить правительству, что Церковь не может мириться с вмешательством в область чисто церковных отношений государства, враждебного религии.

«Декларация» вызвала недовольство части архиереев, которые, неправильно интерпретируя ее, встали на путь раскола. Группа архиереев во главе с митрополитом Иосифом (Петровых) пошла на отделение от Предстоятеля Церкви.

Епископ Козловский Алексий (Буй), временный управляющий Воронежской епархией, епископ Глазовский Виктор (Островидов), управляющий Боткинской епархией, отделились от митрополита Сергия.

В Ленинграде викарные епископы Ленингардской епархии Гдовский Димитрий (Любимов) и Нарвский Сергий (Дружинин), часть пресвитеров и мирян, в том числе влиятельные в церковных кругах профессор протоиерей Василий Верюжский, протоиерей Викторин Добронравов, протоиерей Сергий и Александр Тихомировы, 26 декабря 1927 года заявили об отделении от митрополита Сергия.

Их действия были одобрены митрополитом Иосифом (Петровых). В своем послании в Ленинград митрополит Иосиф заявил: «Для осуждения и обезвреживания последних действий митрополита Сергия (Страгородского), противных духу и благу Святой Христовой Церкви, по внешним обстоятельствам, не имеется других средств, кроме как решительный отход от него и игнорирование его распоряжений. Пусть эти распоряжения приемлет одна всетерпящая бумага да всевмещающий бесчувственный воздух».

6 февраля 1928 года с посланием к Заместителю Местоблюстителя обратился митрополит Ярославский Агафангел со своими викариями архиепископом Угличским Серафимом (Самойловичем), архиепископом Ростовским Евгением (Кобрановым), митрополитом Иосифом (Петровых), находившимся тогда в Ярославской епархии, и архиепископом Варлаамом (Ряшенцевым). В этом послании они осудили действия Заместителя Местоблюстителя и заявили о своем отделении от него. 1224

Однако решительное большинство епископов и православных мирян поддержало политику митрополита Сергия, сумевшего в критических условиях провести церковный народ между опасностями катакомбного подполья (к которым призывала Церковь часть иерархов) и обновленческой ереси. Линию митрополита Сергия поддержали выдающиеся церковные деятели, и прежде всего сам Местоблюститель Патриаршего Престола митрополит Петр (Полянский) (с оговорками), митрополиты Михаил (Ермаков), Никанд (Феноменов), Серафим (Чичагов), архиепископы Василий (Зеленцов) (не безусловно), Евгений (Зернов), Петр (Зверев), Иларион (Троицкий), епископы Мануил (Лемешевский), Николай (Ярушевич), Венедикт (Плотников).

Русский Православный Народ в своей борьбе за веру нередко был смелее самих архиереев, часто не позволяя им (порой ценой своей жизни) идти на слишком унизительные компромиссы с безбожной властью. В 1930 году сильнейшее возмущение большинства русских людей вызвало заявление митрополита Сергия и членов Синода иностранным журналистам, что в советской России нет гонений на Церковь. Это было сказано в разгар большевистской репрессии против Православия. Во многих приходах пошло брожение, некоторые горячие головы называли «всех попов предателями». Как описывал очевидец событий священник, служивший в одном из храмов Москвы, «в день нашего храмового праздника митрополит Сергий должен был служить, народу собралось великое множество, и вся толпа бурлит кипит негодованием… Атмосфера накаленная, грозовая… Страшно стало за митрополита: не кончилось бы расправой… Я телеграфировал митрополиту, чтобы он не приезжал, а сам я, закутанный в шубу, незаметно пробрался сквозь толпу в храм – предосторожность не напрасная: враждебное настроение толпы по отношению к митрополиту Сергию смешалось с негодованием на нас, „попов“: „Все попы – предатели!… все они – заодно!…“ Начал служить… Как нам, духовенству, не реагировать на то, чем глубоко взволнована паства? Как при таком настроении молящихся поминать митрополита Сергия? Могут подняться крики, брань… люди могут забыться и в эксцессе оскорбят святыни… Я решил митрополита не поминать. Народ оценил это. Послышались возгласы: „Верно!…верно!… не надо поминать лгуна!…“ Так я и вышел из тягостного положения». 1225

В трудном положении оказались архиереи и священники! Первоиерархи Русской Церкви не могли объяснить народу, что возмущавшее его заявление было вырвано у них под угрозой закрытия всех церквей и ареста всех епископов. Не подпиши они тогда этот документ – и Русский народ остался бы без епископов, без священства, без Таинств.

«В нашей Церкви, – писал впоследствии митрополит Сергий, – воцарился невообразимый хаос, напоминавший состояние Вселенской Церкви во времена арианских смут, как оно описывается у Василия Великого… Мы могли рассчитывать только на нравственную силу канонической правды, которая и в былые времена не раз сохраняла Церковь от конечного распада. И в своем уповании мы не посрамились. Наша Православная Церковь не была увлечена и сокрушена вихрем всего происходящего. Она сохранила ясным свое каноническое сознание, а вместе с этим и каноническое законное возглавление, т.е. благодатную преемственность Вселенской Церкви и свое законное место в хоре автокефальных Церквей».

В условиях невероятных испытаний, массовых казней и репрессий Русская Церковь не дрогнула и сумела в целости сохранить свое духовное ядро. На крови сотен тысяч мучеников создавалась и кристаллизовалась невиданная духовная сила, вознесшая Русскую Церковь на недосягаемую высоту по сравнению с другими христианскими конфессиями. «Мне кажется, – писал из арзамасской ссылки епископ Герман (Ряшенцев), 1226 – происходит не только одно разрушение твердыни и того, что для многих святее святых, но происходит очищение этих святынь, их освящение через огонь жестоких испытаний и проверок, разрушение форм, подавляющих своеобразной, но часто во многом земной красотой действительность закованного в них смысла и содержания, образуются новые формы, облегчающие проникновение в них и заполнение именно таким духом и жизнью, какие отрицаются часто их творцами и часто во имя осознанной и преднамеренной борьбы с Ним принципиально отрицаются, чтобы как бы через Голгофу уничтожения воскреснуть в силе. Посмотрите, как жизнь фактически стала аскетична, как самоотреченна, небывалое самоотречение становится не исключением, а правилом всякого человека, как необходимость, все разрозненное и почти во всех самых разнородных по содержанию областях жизни идет к единству через коллективизм… Вы скажете, но все это не во имя Его, а против Него. Да, это верно. Сейчас с Его печатью в скорби, в Гефсимании и на Голгофе. Это верно, но так же несомненно, что все усилия и творчество направлены на создание таких форм жизни, какая в своей принципиальной идейной части вся Им предуказана, без Него не может быть осуществлена и неминуемо приведет к Нему».

В тяжелейших испытаниях русские православные люди сохраняли в себе духовные ценности Святой Руси. В лагерях и тюрьмах русские священнослужители показывали пример духовного жизнеутверждения, непоколебимого благодушия и твердости. Во многих лагерях и тюрьмах епископы и священники продолжали нести свою духовную миссию, облегчая тяжелейшую участь многих русских людей. Архиепископа Илариона, например, сосланного на Соловки, в лагере полюбили все: не только собратья по священству, но и интеллигенция, дворяне, офицеры, невинно сосланные крестьяне и даже отпетые уголовники. Владыка создал на Соловках рыболовецкую артель, которая, по воспоминаниям очевидцев, была и настоящей духовной школой. «Соловки, – говорил он, – это замечательная школа – нестяжания, кротости, смирения, воздержания, терпения и трудолюбия». 1227