История Франции т.2

В Париже, где как раз в этот момент началось введение «мандатов», пропаганда бабувистов встречала сочувственный отклик «Я поджидаю их у мандатов», т. е. в момент получения заработной платы, — писал Моруа, один из «тайных агентов» наиболее плебейского Сент-Антуанского предместья [115]. Инфляция, бешеная дороговизна болезненно затрагивали и средние слои населения, армию, даже ее офицерский состав [116]. В столице начались волнения, затронувшие «полицейский легион», где бабувисты имели связи. «Тайные агенты», руководимые Бабефом и Буонарроти, составили списки бывших канониров, участников прежних революционных выступлений 10 августа и 31 мая, на которых можно положиться в случае нового восстания. Кое-какие связи бабувисты имели и в провинции. Об известном росте их влияния говорит и позиция Барраса, наиболее гибкого из всех членов Директории, вступившего в переговоры с некоторыми известными ему бабувистами.

Но большинство Директории, руководимое тогда Карно, держалось твердой позиции. 27 жерминаля (16 апреля 1796 г.) принят был закон, угрожавший смертной казнью за призывы к восстановлению монархии или конституции 1793 г., к грабежу или «разделу собственности под именем аграрного закона». Через несколько дней после этого был распущен полицейский легион.

Среди деятелей бабувистской организации оказался предатель — офицер Гризель, сообщивший Карно все сведения о подготовке восстания. 21 флореаля (10 мая 1796 г.) были арестованы Бабеф и Буонарроти, а вслед за ними все деятели движения, в том числе и Друэ (позднее ему удалось бежать, при явном содействии Барраса). Директория попыталась восстановить против «флореалистов», «анархистов», «кровопийц», «раздельщиков», и «грабителей» всю имущую Францию. Ее поддерживала буржуазная печать. «Если бы Бабефу удалось низвергнуть Директорию, — писала газета „Друг законов“, — то под именем первого трибуна он заставил бы удушить и своих врагов, и своих единомышленников» [117].

В железных клетках обвиняемые были перевезены в небольшой городок Ван дом. Их судил специально созданный Верховный суд. Процесс, начавшийся в феврале 1797 г., продолжался три месяца. Подсудимые, в особенности Бабеф, держались чрезвычайно мужественно. 26 мая 1797 г. был объявлен приговор. Бабеф и Дарте были присуждены к смертной казни; семь человек, в том числе Буонарроти, к каторжной ссылке. Бабеф и Дарте пытались покончить с собой в зале заседания. Казнь состоялась ночью. По сообщению одного из бабувистов, Таффуро, труп Бабефа уже после казни был обезглавлен.

Парижские предместья, обескровленные после жерминаля и прериаля, не поднялись в защиту бабувистов. В сентябре 1796 г. уцелевшие участники движения предприняли попытку поднять войска, расположенные в Гренельском лагере, в пригороде Парижа. Но эта попытка была в значительной мере спровоцирована самой Директорией, заранее предупрежденной о выступлении. Из 131 арестованных 30 было расстреляно военным судом, в том числе 3 бывших члена Конвента.

Вслед за подавлением «Заговора во имя равенства» (так назвал его в своей книге, вышедшей в 1828 г., Филипп Буонарроти) в политике Директории начался резкий крен вправо.

После заключения мира с Пруссией и Испанией в составе первой коалиции остались только две державы, продолжавшие войну, — Англия и Австрия. Нанести удар Англии республика была не в состоянии; чтобы добиться мира, оставалось сломить Австрию. Весной 1796 г. предполагалось, что с этой целью будут развернуты операции на Рейне и Дунае. Но назначение Бонапарта командующим итальянской армией смешало все карты.

Как раз в те недели, когда пропаганда «равных» достигла своего кульминационного пункта, начались действия итальянской армии в Италии. Она была немногочисленной, всего 38 тыс. солдат, противостоящих почти вдвое более многочисленным армиям австрийцев и пьемонтцев.

Итальянский поход был, несомненно, одной из интереснейших военных операций. В нем со всем блеском сказался военный гений Наполеона. Все качества, присущие ему как полководцу, — стремительность, сила натиска, умение моментально охватить все особенности обстановки, способность почти безошибочно находить наиболее уязвимый пункт для нанесения молниеносного удара противнику, — великолепно проявились в этой первой его самостоятельной кампании [118].

Бонапарту удалось прежде всего отделить пьемонтские войска от австрийских и разгромить их. 12 апреля под Монтенотте пьемонтцам было нанесено первое поражение, затем — два других. Уже 28 апреля было подписано перемирие, а 15 мая заключен мир с Пьемонтом. Вслед за этим наступил черед австрийцев.

10 мая 1796 г. австрийская армия под Лоди потерпела сокрушительное поражение. Эта победа впервые вскружила голову Бонапарту. «В этот вечер, — вспоминал он на о-ве Святой Елены, — я почувствовал себя не просто генералом, но человеком, призванным влиять на судьбу народа» [119].

Вслед за победой под Лоди французская армия вступила 14 мая в Милан — столицу австрийской Ломбардии. Австрийскому командованию пришлось перебросить в Италию новые силы, чтобы остановить натиск французов и освободить блокированную крепость Мантую, где была окружена большая австрийская армия. Но одна за другой — под Кастильоне (15 августа), Арколе (15–17 ноября), Риволи (14 января 1797 г.) — следовали новые победы французской армии. 2 февраля капитулировала Мантуя — важнейший стратегический узел в северной Италии. В апреле 1797 г. в Леобене было заключено перемирие. Первый итальянский поход Бонапарта завершился блистательным успехом.

Но этот успех вызвал и первые серьезные трения между Наполеоном и Директорией. Она по-прежнему считала Италию второстепенным театром военных действий. Главной целью своей внешней политики она (в особенности Рёбель) ставила присоединение левого берега Рейна и продолжала готовить операции рейнских армий, которые должны были повести победоносное наступление на Вену. Перед Бонапартом Директория ставила задачу двинуться на центральную и южную Италию с целью извлечь возможно больше ресурсов и, в частности, захватить Рим.

Но Бонапарт не собирался уступить пальму первенства своим соперникам — командирам рейнских армий Гошу и Моро. Он заботился поэтому не о левом береге Рейна, а торопился самостоятельно заключить мир с Австрией и закрепить свои завоевания в Ломбардии, которую он превратил в Цизальпинскую республику — следующую после Батавской «дочернюю республику».

Спровоцировав столкновение с Венецианской республикой, Бонапарт занял Венецию и превратил ее владения в предмет торга с Австрией. 18 октября 1797 г. в Кампо-Формио (фактически в Пассариано) он, не дожидаясь санкции Директории, подписал мирный договор с Австрией. Вопрос о левом береге Рейна остался открытым — правда, по тайным статьям договора, Австрия при условии территориальных возмещений не возражала против уступки его Франции, если на то согласится Германский союз. Австрия получала Венецию и большую часть ее владений — Иллирию, Далмацию и т. д. Франция приобретала Ионические о-ва — важную стратегическую позицию на Средиземном море. Австрия должна была признать независимые итальянские государства.

Условия Кампоформийского договора, вся итальянская политика Бонапарта начали вызывать сомнения в искренности его республиканских убеждений среди некоторых, наиболее прозорливых французских и итальянских демократов. Они рассчитывали, что Наполеон окажет содействие движению за превращение Италии в единую республику. Но уже заключение мира с пьемонтской монархией и отказ от помощи пьемонтским «якобинцам» вызвал «страшные сомнения» у тех, кто хотел видеть в Наполеоне «врага тиранов, спасителя Италии, надежду республиканцев».

Бабеф, который еще в 1796 г. обратил внимание на то, что Директория «дала генералу Бонапарту 800 тыс. франков на устройство его дома» [120], с тревогой наблюдал за действиями Наполеона в Ломбардии, назначившего без всяких выборов временные представительные органы [121]. Эти первые проявления авторитаризма дали основание одному из бывших членов бабувистского «повстанческого комитета», Сильвену Марешалю, выступить с памфлетом «Поправка к славе Бонапарта», в котором он предупреждал: «Бонапарт! Твоя слава является диктатурой!.. Если ты позволяешь себе такое поведение в Италии, ничто не дает мне уверенности в том, что во время предстоящих в жерминале (весной 1797 г. — Ред.) первичных избирательных собраний ты не заявишь: „Французский народ! Я вам составлю Законодательный корпус и исполнительную директорию…“ Я не вижу, что может помешать генералу явиться в Национальное собрание и сказать: „Я дам вам короля в моем духе или трепещите. Ваше неповиновение будет наказано“» [122].