Крымская война

Уже 23 ноября в Вене Арним объявил Буолю, что он подпишет это австро-прусское «соглашение», в котором все получала Австрия и ровно ничего не получала Пруссия. 26 ноября 1854 г. договор был окончательно оформлен, подписан и вступил в силу. Это была последняя попытка Фридриха-Вильгельма IV предупредить пугавший его договор Австрии с западными державами, и если бы на самом деле Буоль и Франц-Иосиф были в своих поступках движимы только страхом перед Николаем, то отныне Австрия могла отказаться от союза с западными державами.

Но в действительности в этот момент речь шла совсем о другом. Предстояла трудная зима под Севастополем. И кровавый Инкерман мог повториться, да еще неизвестно, с каким конечным исходом; и страшная буря 2 (14) ноября — со всеми бесчисленными бедами, которые она причинила на море и на суше; и со всех сторон шли слухи о подкреплениях, идущих с севера к Меншикову. Наполеону III нужна была не мирная конференция, а победоносное окончание войны, взятие Севастополя, военное торжество. Необходимо было сломить упорство царя, обескуражить русское сопротивление. Для этого непременно следовало добиться выступления Австрии, если бы даже пришлось поставить перед ней ультиматум и прямо грозить выгнать ее вон из Северной Италии. Как мы видели, именно это и делал очень тонко, но удобопонятно для австрийцев Наполеон III в течение всей второй половины ноября.

22 ноября Горчаков имел собеседование с Буолем и удостоверился, что принятие царем четырех пунктов не достигло цели. Буоль придирался к редакционным мелочам, к формулировкам, и когда Горчаков заявил ему, что Россия в этих несущественных мелочах уступит, то все-таки Буоль увиливал от ответа, обещал поразмыслить и т. д. Горчаков видел ясно его игру и очень просил Петербург уже наперед уступить по всем этим пустым мелочам, за которые Буоль и стоявший за ним французский посол Буркнэ ухватились, лишь бы получить возможность не согласиться на мирную конференцию [1014].

Каждое новое свидание с Буолем укрепляло в Горчакове правильное убеждение, что Буоль и Франц-Иосиф, соглашаясь на переговоры с Россией, просто боятся отдалить от себя западные державы и испортить свои отношения с ними и что никакие уступки с русской стороны ни в чем тут не помогут: союзники твердо решили вести войну до крайнего предела энергии (la guerre outrance), и в Австрии они видят желательного союзника в войне, а вовсе не за столом дипломатических конференций [1015].

11

В течение шести недель, с начала октября до середины ноября 1854 г., А.М. Горчаков намеренно не виделся с Буолем, и Буоль не изъявил желания говорить с ним. Оба жаждали встречи, но выдерживали характер. 13 ноября Горчаков, воспользовавшись предлогом, чтобы переговорить о конференции насчет телеграфного сообщения между Россией и Австрией, дал знать в 11 часов утра, что будет в министерстве иностранных дел между 1 и 2 часами дня. Немедленно об этом был уведомлен император Франц-Иосиф, который поделился этой волнующей новостью с генерал-квартирмейстером Гессом и сейчас же после ухода Горчакова самолично явился в Государственную дворцовую канцелярию к Буолю, чтобы узнать о содержании беседы.

Содержание же ее было следующее.

Буоль сделал вид, что хочет объясниться начистоту. Он поведал Горчакову, что с молодости поражался, видя силу русского влияния на Востоке, тем, как это влияние отражается на судьбах Австрии; что он, Буоль, уже примирился с этим положением вещей, но что теперь, когда действия России стали выходить из границ и прямо угрожать существованию Австрии, он увидел средство спасения от опасности в образовавшейся западной антирусской коалиции. Три обстоятельства, по словам Буоля, особенно его всегда беспокоили: преобладающее влияние России в Константинополе, протекторат над Дунайскими княжествами, открывающий России путь в столицу Турции, и право религиозного покровительства православным.

Горчаков старался доказать Буолю неосновательность этих опасений и отвечал по всем трем пунктам. Что касается русского влияния в Турции, то оно для Австрии гораздо менее опасно и вредно, чем нынешнее (в 1854 г.) влияние там западных держав. «Вспомните хорошенько, что всюду Англия поддерживает победоносную конкуренцию всякой чужой торговли и чужой промышленности». А Франция пускает в ход революционные идеи (это Горчаков намекал на агитацию в Италии). «Сделайте же вывод, какой из двух соседей представляет для вас большую опасность» (т. е. Наполеон III или Николай I).

«Граф Буоль не оспаривал этого рассуждения, — с торжеством замечает Горчаков, — я знал, что коснулся струны, которая уже вибрировала, и что первые плоды англофранцузского присутствия в этих краях довольно горьки для Австрии». Тут Горчаков не совсем неправ: мы уже в своем месте отметили, как смотрел австрийский представитель в Константинополе Брук на английскую торговую конкуренцию.

По второму пункту, о протекторате над княжествами, Горчаков заметил, что считает этот протекторат не очень драгоценным для России. Что же касается значения этих княжеств как дороги в Константинополь, то неужели Буоль думает, что какой-нибудь документальный «текст» мог бы помешать русскому государю, если б он жаждал завоеваний, пройти через княжества, «будь налицо протекторат, или не будь протектората»? Но этого не будет, потому что русский царь и благоразумная масса его подданных считают, что расширение русских границ было бы лишь ослаблением нашего могущества. Наконец, по третьему пункту, по мнению Горчакова, со стороны России не будет препятствий к установлению общеевропейского покровительства всем христианам в Турции, без различия вероисповеданий, потому что все равно православные будут именно к России фактически обращаться за покровительством.

Словом, Горчакову казалось, что эта беседа успокоила Буоля, и вечером Горчаков узнал, что Франц-Иосиф «с живым чувством удовлетворения выражался о миролюбивых предрасположениях русского посла» [1016].

Зная о миссии Арнима в Вену и о готовящемся новом австро-прусском соглашении (фактически уже решенном еще до его формального подписания 26 ноября), Наполеон III тотчас понял, какое подкрепление этот шаг прусского короля дает той австрийской придворной партии, которая стоит за строгий австрийский нейтралитет и за отклонение союза с западными державами.

Император французов решил парировать этот ход. 23 ноября он отправил Францу-Иосифу письмо, в котором в очень вежливых выражениях ставил перед ним альтернативу, формулируемую бывшим вполне в курсе дела австрийским послом Гюбнером так: «Немедленное подписание договора (о согласии с западными державами. — Е.Т.) или разрыв» [1017]. Значит, может быть, война с Николаем в случае подписания договора или наверное война с Наполеоном III и Англией в случае неподписания. Правда, в самом письме только предлагался «оборонительный» и наступательный союз, но комментарии Буркнэ в беседах с Буолем и Друэн де Люиса в беседах с Гюбнером были весьма ясны. В Париж прибыл как раз в эти дни лорд Пальмерстон, и 27 ноября граф Гюбнер устроил в его честь большой банкет в австрийском посольстве. Гюбнер боялся англичан и не любил их. Из всех англичан он больше всего боялся и окончательно терпеть не мог именно лорда Пальмерстона. Он считал, что милорд лжет не только словами, но даже глазами: «В особенности его взгляд не внушает никакого доверия». Пальмерстон имел с хозяином дома долгий разговор после обеда, но утешительного для Австрии ничего из этого собеседования Гюбнер не вынес. Пальмерстон шел дальше Наполеона III. В том, что австрийцы подпишут договор, он не сомневался. Он только наперед очень пренебрежительно высказывал, что не верит Австрии и что с ней придется по-другому поговорить! «Мы теперь подпишем с вами договор о союзе. Это будет мертворожденное дитя. Если мы (англичане. — Е.Т.) на это соглашаемся, то против своей воли и уступая настояниям императора Наполеона. Под союзом я понимаю ваше участие в войне. Ну, никогда вы не будете воевать с Россией, и единственным результатом этого договора будет напряженность в отношениях между вами и западными державами» [1018].