Падение царского режима. Том 1

Председатель. – А какое отношение, по вашим сведениям, министр юстиции имел к этому салону?

Хвостов. – По моим сведениям, он имел близкое отношение: по моим сведениям, он там часто бывал. Меня поразило потом, что Беляев там часто бывал. Когда я ему говорил: «Что же вы у баронессы Розен бываете?» – он мне отвечал: «Там очень интересно – многое можно узнать от великих князей…» Я думаю: если многое можно было узнать от великих князей, – это многое могли узнать какие-нибудь немецкие господа, которые туда попадали!… В особенности меня поразило, что там Ржевский бывал. Меня удивляло, что такая изящная, элегантная женщина могла иметь дело с такой, с моей точки зрения, рванью, как Ржевский!… Все это мне казалось чрезвычайно подозрительным. (Говорили потом, что там есть какой-то инженер, который дает деньги… Но этого инженера никто не видал…) Тут были и артисты и корреспонденты самого обычного свойства, тут же – фешенебельные куртизанки… Меня еще поразила такая вещь: у княгини Долгорукой, о которой я говорил, была дочь – испанского или португальского происхождения: эта дочь вышла замуж (нашла дурака – князя Оболенского, которого из церкви выгнали вон), и, под фирмой Оболенской, поехала делать свои дела… В России, если она Бель-Гвазини, [*] к ней подозрительно относятся; ну, а княгиня Оболенская всюду вхожа!… Говорят, что и баронесса Розен хотела также стать княгиней Оболенской… Не знаю, стали или нет, [*] не знаю даже, почему ей нужно было титул получить…

Председатель. – Будьте добры назвать нам несколько лиц из тех, кто вам листки писал. У вас нет копий?

Хвостов. – Какие-нибудь кусочки завалящие, может быть, и найдутся… Хотя, едва ли! – Так меня перетряхнули с обыском.

Председатель. – Вряд ли вы у себя их держали… Может быть, у ваших друзей сохранились?

Хвостов. – У меня захватили все досье – целые тетрадки. Отчего эти тетрадки были у меня? – Я их имел для доклада, когда я ожидал, что после письма, мною написанного, я буду принят бывшим государем: я хотел эти листки отобрать и дать ему…

Председатель. – Вы это письмо нам доставите?

Хвостов. – Если оно цело.

Председатель. – А фотографию доставите?

Хвостов. – Если эта фотография цела, потому что при обыске все рвали…

Председатель. – Расскажите теперь несколько подробнее о «листках».

Хвостов. – Листки эти были психологически подобраны: я хотел императору показать все те листки, где его звали «папашкой…» Они у меня были не все вместе, но систематизация этих листков нужна была для того, чтобы вручить бывшему государю. Я на словах ему все сказал; но эти листки были систематизированы…

Председатель. – Раз у вас фотография письма сохранилась, может быть сохранились и копии этих листков?

Хвостов. – У меня не сохранилось ничего, – только письмо: это единственный документ, который сфотографирован.

Председатель. – Фотографии листков у вас нет, но может быть копии есть?

Хвостов. – Копий тоже нет.

Председатель. – Вы обещаете справиться?

Хвостов. – У меня было в двух экземплярах; но все это было вместе, там же: все это было уничтожено…

Председатель. – В двух экземплярах? Не затем же, чтобы их вместе держать?

Хвостов. – Ведь это было недели две или полторы до обыска: они все были приготовлены, чтобы получить недостающие и систематизировать…

Председатель. – Вы постараетесь их доставить?

Хвостов. – Я постараюсь…

Председатель. – Может быть вы назовете нескольких из тех лиц, которые явились авторами этих листков?

Хвостов. – Я думаю, что лучше всего вам об этом Комиссаров расскажет.

Председатель. – Комиссаров ведь вам не составлял эти листки?

Хвостов. – Он не составлял; он мне рассказывал…

Председатель. – Комиссаров вам сведения доставлял, а кто автор этих листков?

Хвостов. – Я не могу никого из них назвать: не потому, что я не хотел бы назвать, а потому что они были взяты из агентуры…

Председатель. – Вы из какой среды их брали? Из агентов охранного отделения или из какой-нибудь другой среды?

Хвостов. – Мне доставляли всякие листки… А сами-то они ведь, – с подложными паспортами…

Председатель. – Каким путем вы пришли к этим людям: кто вам их дал? – Ведь до того, как вы сделались министром внутренних дел, едва ли вы с ними видались?

Хвостов. – Мне дал их Комиссаров; но, таким образом, от Комиссарова же были и другие лица, которые мне доставляли сведения… Потом, я говорю о «листках»: а ведь это просто записочки…

Председатель. – Это так называемый «журнал агентов»?

Хвостов. – Нет, журнал у меня был другой – филерский, из охранного отделения… А эти лица часто записочки, выписки делали из этого журнала…

Председатель. – Эти люди, которые толкались около Распутина, – они с вами непосредственно говорили или у вас были лица, заведывающие ими?

Хвостов. – У меня были люди…

Председатель. – Сколько человек?

Хвостов. – Кажется, четыре было.

Председатель. – Может быть, вы старшего можете назвать?

Хвостов. – Это вы можете узнать у Комиссарова…

Председатель. – Но ведь вы и потихоньку от Комиссарова держали людей?

Хвостов. – Если Комиссаров назовет людей, то я их могу указать.

Председатель. – Комиссаров, как вы говорили, вас отчасти надувал, и вы имели самостоятельных агентов: может быть про ваших агентов Комиссаров и знал через своих контр-агентов, но мне бы хотелось узнать от вас?

Хвостов. – Фамилии их я не знаю, я найду может быть способ выяснить… А потом словесно многие мне рассказывали: просто из моих некоторых знакомых, которых я просил вникнуть, внедриться… По поводу кружков, например: Андроников, Бурдуков… Они мне рассказывали… Из всего этого составляли, правда, листки подробные, – они у меня были, и в делах охранного отделения должны были сохраниться…

Председатель. – Скажите, пожалуйста, вы не дознались, куда Мануйлов-Манасевич на этом быстроходном автомобиле периодически увозил от вас Распутина?

Хвостов. – Я совершенно понятия не имею! Я подозреваю самые худшие дела: какие-нибудь совещания, может быть по каким-нибудь своим аферным делам, которые должен был проводить Распутин, получая что-нибудь за проведение дела… Я говорил Поливанову, что этот автомобиль мне надоел, что он мне подозрителен…

Председатель. – Что же военный министр не мог ничего сделать? Не мог протестовать против предоставления Распутину этого военного автомобиля?

Хвостов. – Повидимому, он ничего не мог сделать, потому что этот автомобиль остался у Распутина…

Соколов. – Вы не знаете, какую роль играла фрейлина статс-дама Буксгевден? Затем вы упоминали, что Андроников был информатором у министра внутренних дел. Вы не можете других информаторов назвать?

Хвостов. – В Царском Селе главным информатором был Андроников…

Соколов. – Кроме него, – в интересах освещения не только Царского Села, но и общего течения, – у департамента полиции и охранного отделения были информаторы?

Хвостов. – Я этого совершенно не знаю: меня это совершенно не касалось. Там, повидимому, были свои информаторы…

Соколов. – А у Белецкого были свои информаторы?

Хвостов. – Должно быть, были… Повидимому, – контр-разведка: эти господа известны охранному отделению, но и то не всем офицерам… Каждый офицер свою карьеру строит на том. Если ему попадется хороший информатор-сотрудник, он никому его не отдаст: только сам этих господ знает и с ними говорит… Иногда, если у офицера хороший информатор, он его выведет в люди – сделает начальником сыскного отделения… Поэтому, конечно, этот офицер никому его не передаст, потому что, если он передаст, то ему самому будет грош цена, его не возьмут ни в какую должность!… Если у кого-нибудь из сыскной части есть информатор, то это его пожизненное родовое имущество, в редких случаях он передает его кому-нибудь… По крайней мере, Белецкого обвиняли, когда он ушел, что он никому не передал… Меня интересовало, кого он мог передать: был ли у него какой-нибудь информатор? Мне говорили, что если информатор был, то не у него, а у директора какой-нибудь контр-разведки, который проверял начальника сыскного и жандармского управления: правильно ли он все дает, не врет ли в своих донесениях? Правильно ли организуют надзор? Тогда было обвинение на Белецкого, что будто бы…