Грешница

- Беги подымай, - сказал Афанасий Сергеевич. - Беги! Никто ее силком не заставляет.

- Эвон чего выдумала! - Бабка Анфиса затряслась, замахала клюкой. Ты иди, дьяволица, не смущай тут. Гляди-кась, зло за тобой хвостом так и бьется. Иди.

- Не к тебе пришла. Знать тебя не знаю, - сказала Зина.

- Зина, доченька, - кротко проговорила Прасковья Григорьевна, оставь нас, не груби людям добрым. Тихо мы живем, не мешай нам.

Зина с ужасом смотрела на нее.

- Ксенька, милая, очнись, беги отсюда! Нет, я людей сейчас позову! крикнула она и убежала.

Афанасий Сергеевич запер за нею дверь, и снова поднялся плач в избе. Сестра Вера, наклонившись над Ксенией, говорила:

- Держись, сестра, дьявол антихристов насылает, а ты устои, выдержи это испытание...

Афанасий Сергеевич сидел за столом, подперев руками голову. Измученным было его лицо, несчастным, и Ксения не выдержала его взгляда отвела глаза.

- Вот и отблагодарила родителей, - устало сказал он, - спасибо. Теперь пойдут брехать: силком! За всю жизнь слова лживого не сказала, а теперь научилась. Что тебе бог? С малолетства с нашего голоса твердишь молитву, а я к богу-то через горе пришел. В беде мне бог да вон люди божьи помогли. А ты кем нам дадена? Богом! Слезы лили, снадобья пили, - нету детей. А помолилась мать - и ты родилась... Нет, кем дадена, тому и служи...

- Да как же ты такое сказала, доченька? - причитала Прасковья Григорьевна. - Разве кто тебя заставляет? Господь никого не неволит, о твоем счастье заботится, а ты... Один грех не отмолила, другой на душу берешь.

Во дворе раздались голоса, кто-то кулаками застучал в дверь. Бабка Анфиса спряталась в дальний угол. Прасковья Григорьевна храбро заслонила собой Ксению.

- Заперлись, - сказал кто-то во дворе.

- Ничего, откроют, - сказал другой голос. Это был Алексей.

Афанасий Сергеевич зачем-то потушил свет, вышел в сени.

- Чего надо? - глухо спросил он.

- Откройте!

- Это еще зачем?

- Позови Ксеню! - крикнул Алексей. - Слышь, дверь сломаю.

- Ломай, в суд пойдешь...

- Афоня, а Афоня... Ты погоди, Лешка, не ори, - проговорил старческий голос - это был дед Кузьма. - Узнаешь, Афоня? Отчини дверь-то - не разбойники.

- Тебе открою, а их гони, - помолчав, сказал Афанасий Сергеевич. - У меня Ксюша больна, а они тут приходят, смущают...

- Говорят, ты, Афоня, ее силком замуж выдаешь?

- Ишь чего набрехали... Она сама свое счастье знает... Как это силком можно, сам подумай?

- Вот и я так разумею... А они кричат... - смущенно сказал дед Кузьма.

- Позови Ксеню! - снова крикнул Алексей. - Ксеня! Это я, слышишь, иди сюда, не бойся...

Ксения обхватила подушку, уткнулась в нее лицом, шепча:

- Господи, помоги мне, дай силу мне!

А во дворе все кричал Алексей и кричал, Ксения зажимала уши, но слышала каждое его слово:

- Не верь им, Ксения! Я всех их выведу на чистую воду! Змеи, откройте!..

- Не буйствуй, - говорил Афанасий Сергеевич, - милицию позову - враз десять суток дадут за нарушение покоя...

- Ксению позови...

- Не хочет она идти к тебе, ясно? Вот и весь сказ. Дед Кузьма, гони их... Утром, хошь, приходи, а сейчас дайте покой.

- Правда, ребята, утро вечера мудренее, - сказал дед Кузьма. - Как бы какой неприятности не было. Дело деликатное. Я вот потопаю себе.

- Господи, клянусь, господи, устою! - бормотала Ксения.

И когда все утихло во дворе, она успокоилась - лежала с закрытыми глазами. Но это только казалось - душа ее разрывалась от страшного бабьего крика: "Алешенька, желанный мой, прощай, Алешенька, прощай!.."

Рано утром с попутной машиной уехали бабка Анфиса и сестра Вера, остальные гости ушли еще поздно ночью. Прасковья Григорьевна и Афанасий Сергеевич собирались на работу.

- Я отпрошусь пораньше, - говорил отец, - а тебя запру. Ладно, Ксень? А то снова оголтелые эти придут...

- Как хотите, - устало ответила Ксения и вдруг увидела в окно Ивана Филипповича и спряталась за занавеску. - Батя, председатель приехал...

Иван Филиппович шумно вытирал в дверях ноги, весело говорил:

- Хозяева, гостя встречайте.

Афанасий Сергеевич переглянулся с Прасковьей Григорьевной, досадливо поморщился и пошел в сени.

- Заходи, Филиппыч, гость-то ты редкий... Зачем пожаловал?

- Да вот, говорят, у вас тут к свадьбе готовятся... Свои есть женихи, а ваша невеста за приезжего собирается... Нехорошо. Колхозные интересы соблюдать надо! - Он вошел в комнату, огляделся. - А Ксения где? Невеста, ты где?

- Застеснялась, - ответила Прасковья Григорьевна, - спряталась. Покажись, доченька...

Краснея, опустив глаза, Ксения вышла из-за занавески.

- Вот те и на, - Иван Филиппович нахмурился, - похудела у вас невеста-то... В больницу ей надо, а не свадьбу играть.

- Похудала, похудала, - горестно согласилась Прасковья Григорьевна, болеет, я за нее ведь на ферму хожу... Куда ей, слабая стала...

- Да уж вижу, - сказал Иван Филиппович. - Ну, тогда идите, идите, пора уже...

- Иду, иду, - говорила Прасковья Григорьевна, а сама поглядывала на Афанасия Сергеевича, не зная, что делать: можно ли оставлять Ксению с председателем.

Афанасий Сергеевич махнул рукой, и она ушла.

- Филиппыч, ты мне разреши сегодня не выходить, а? - попросил он.

- Это еще почему?

- Так ведь дочь больна...

- Ничего... Я посижу, потом еще кого пришлю, иди...

Афанасий Сергеевич поворчал, но ушел. Однако сейчас же вернулся, вызвал Ксению в сени и хмуро, строгим голосом сказал:

- Из дому не выходи, слышь, помни наказ Василия Тимофеевича. Уйдет председатель - дверь замкни. Если чего такое говорить будет, - молчи... Ну, с богом.

Возвращаясь в комнату, Ксения глянула на себя в зеркало и ахнула: лицо осунулось, глаза запали, волосы спутались, висят, как пожухлая трава.

Ксения засмущалась, остановилась перед Иваном Филипповичем, не зная, куда деть руки.

- Вот что, Ксения, - сказал он и притянул ее, усадил рядом с собой, вижу, ты и в самом деле больна: лица нет на тебе. Только болезни твоей не пойму... Скажи, что случилось?

- Не надо, - ответила Ксения. - Не буду я об этом говорить...

Лицо ее, оживившееся после того, как ушел отец, снова приняло скорбное, старушечье выражение, глаза погасли.

Иван Филиппович прошелся по комнате, глухо сказал: