Александр Невский

Вполне вероятно, что шведы могли ожидать подхода отставших по разным причинам в пути шнеков. Для дальнего морского перехода большого числа кораблей такое было не исключением, а правилом. Но могло ожидаться и прибытие еще каких-то воинских сил, которые, например, по неизвестным причинам не смогли своевременно явиться в пункт сбора королевской флотилии.

Второе и, скорее всего, самое главное обстоятельство, о котором историки почти всегда забывают упомянуть. Впереди по Неве имелись пороги, мешавшие безопасному движению глубоко сидящих в воде морских судов. Шнеки же являлись кораблями, специально строившимися для морских плаваний. В те далекие времена известковые кряжи — речные рифы делили глубоководную Неву на два рукава и сильно затрудняли судоходство по ней. Скорость течения воды в извилистых протоках достигала 15 километров в час. Пороги преодолевались при хорошем, устойчивом попутном ветре и на веслах.

Шведы о таком подводном препятствии были хорошо осведомлены.

В летний период направление ветров, как правило, было встречным для плывущих со стороны Финского залива. Ветер дул обычно от Ладожского озера. Это немаловажное обстоятельство, вероятнее всего, и вынудило флотилию шведов стать временным лагерем в приглянувшемся им месте и ждать там благоприятного момента — сильного попутного ветра с Запада, чтобы продолжить поход к Ладожской крепости по воде. Шведы, не раз ходившие походами на новгородские владения, хорошо знали водные пути к русскому крепостному торговому городку, впрочем, как и саму каменную крепость Ладогу.

Такое стечение обстоятельств и привело пятитысячную королевскую крестоносную рать на место Невской битвы, где она потерпит полное поражение от внезапно напавших на нее новгородцев и после которого бесславно уберется восвояси к далеким берегам Швеции, чтобы потом надолго забыть военные пути-дороги в земли русичей, но не забывая путей-дорог торговых.

В обширном историческом повествовании «О Невском побоище» есть эпизод, который на протяжении уже многих столетий вызывает сомнение исследователей жизни Александра Ярославича Невского. Якобы шведский полководец, уверенный в своей непобедимости, выслал с берегов Невы к новгородскому князю послов со словами: «Если хочешь противиться мне, то я уже пришел. Приди и поклонись, проси милости и дам ее, сколько захочу. А если воспротивишься, попленю и разорю всю и порабощу землю твою, и будешь ты мне рабом и сыновья твои».

Хотя подобное послание уверенного в собственных силах завоевателя вполне отвечало духу средневековья, думается, что такое летом 1240 года просто не могло произойти. Предводителей шведских крестоносцев заботил больше всего не «подрыв» морального духа новгородского князя и горожан, а стремление неожиданно для русичей оказаться перед Ладожской крепостью. Они надеялись захватить ее до подхода ополчения Новгорода.

Что же делал новгородский князь Александр Ярославич, получив от старейшины ижорян Пельгусия весть о прибытии в невское устье неприятельской армады с многотысячным войском на борту кораблей?

Согласно летописным данным, он поступил точно так, как бы поступил в подобном случае его отец князь Ярослав Всеволодович, как поступили бы на их месте все другие русские князья, правившие в вольном городе Новгороде. То была тщательно оберегаемая в Древней Руси народная традиция. Князь Александр Ярославич во главе дружины, все в доспехах и во всеоружии, прибыл на молитву в Софийский собор и выслушал благословение на поход против врага владыки Спиридона.

После церковной службы, весть о которой всколыхнула огромный город, князь Александр Ярославич на площади перед собором «укрепил» княжескую дружину и собравшихся в большом числе новгородцев страстной речью воителя, сказав им:

«Братья! Не в силе Бог, а в правде…»

Под тревожный звон вечевого колокола на Софийской стороне новгородский князь говорил кратко и ясно для каждого, кто в эту минуту оказался в толпе перед собором:

«Господа новгородцы, далекие соседи наши — свей (шведы), нарушили заповедь Господню: не вступай в чужие пределы. Они пришли в силе тяжкой, а у нас нет времени ждать подмоги. Соберите лучших городских воев своих и пойдем на врага».

Князь-ратоборец, по чести и воспитанию великий патриот родной Русской земли, выполнил еще одну древнюю традицию, по которой князья и воеводы на Руси готовились к битве или походу. Он призывным словом воодушевил воинов. Настроить людей на бой, напомнить им о воинском долге перед Отечеством, сказать о ратной славе предков — все это неукоснительно выполнялось и великим князем, и младшим воеводой.

События развивались с калейдоскопической быстротой. В Новгороде начались скорые сборы для сражения с «латынянами». Князь-правитель не колебался в выборе решения. Вечевое собрание единодушно поддержало его — действовать незамедлительно, объявить экстренный сбор ратников-горо-жан и спешно выступить навстречу врагу, уже стоявшему на пороге земель вольного города.

В поход князь Александр Ярославич взял с собой небольшое, но отборное войско: 300 конных княжеских дружинников, 500 новгородских конных воинов и 500 пеших ополченцев. Каждый городской конец по установившемуся порядку в случае тревоги выставлял по 100 хорошо подготовленных в профессиональном отношении конных и столько же пеших ратников-ополченцев.

Княжеская дружина традиционно отличалась высокой ратной выучкой и состояла в своем большинстве из молодых дворян (от слова «двор» — дружинники служили при дворе князя, своего господина), выросших и возмужавших вместе с княжичем Александром, преданных ему людей.

Великий Новгород мог выставить на брань много больше воинов из городского и сельского ополчения. Но на сбор хотя бы части этих войск потребовалось бы несколько дней. Князь же спешил, как умелый полководец, нанести упреждающий, внезапный удар по иноземцам. Поэтому он отказался и от посылки к своему отцу великому князю владимирскому гонцов за помощью. Время не ждало — оно торопило.

Князь Александр Ярославич не мог не знать от «морской стражи» ижорян старейшины Пельгусия, что шведов пришло на невские берега как минимум в три раза больше, чем войск, которые имелись у него под рукой в первый день тревоги. Летописец отмечал: «Уже бо приближася ратнии (войны), тем же мнози новгородцы не совокупилеся бяху (присоединились к ним), понеже (так как) ускоре князь поити».

Перед князем-полководцем стояла непростая задача: как можно быстрее и самое главное — скрытно подвести новгородскую рать к шведскому войску. В неожиданности удара заключалась значительная доля успеха в предстоящем сражении, ведь русичи «иде на них (шведов) в мале дружине».

Уже 8 июля новгородское войско, провожаемое толпами горожан, выступило в поход. Оно шло форсированным маршем, без обременительных обозов, с короткими привалами и ночлегами. Путь лежал к невским берегам кружной — через город-крепость Ладогу, где ожидались завоеватели, стоявшие пока лагерем перед невскими порогами.

Пешие воины двинулись вниз по Волхову на речных судах-насадах. Судовая рать двигалась значительно быстрее конницы — насадам помогало течение реки, весла и паруса. Пешие ополченцы смогли преодолеть по реке расстояние в 224 километра от Новгорода до Ладоги за двое суток. Такая спешка была понятна — князь решил укрепить небольшой крепостной гарнизон на случай появления военной флотилии шведов под Ладогой. Такая предусмотрительность не была излишней — потомки мореходов-варягов умели быстро ходить не только по северным и южным морям, но и по озерам, большим и малым рекам, зачастую поражая своих противников внезапностью появления.

Конница шла вдоль берега Волхова. Ее возглавлял сам князь. Восемь сотен русских конников, делая в день переходы по 80 километров, пришли в крепость Ладогу только 11 июля. О скорости передвижения конных дружин русичей лучше всего говорит то, что расстояние в 150 километров, если всадники ехали «вборзе», «о-двуконь», обычно преодолевалось за двенадцать-четырнадцать часов. Часть тяжелого вооружения конников везли на насадах. Это заметно ускорило движение конницы за судовой ратью. Та опередила всадников только на одни сутки.