Путешествие в историю, Французы в Индии

Генерал-губернатор Пондишери 21 сентября еще ничего не знал. Его люди, посланные в Мадрас, не подавали никаких вестей. Ананда отмечает в своем дневнике, что губернатор постоянно вызывал его к себе, интересуясь судьбой его родственника-дельца, отправленного с войсками принимать трофеи.

20-го числа по "черному городу" поползли слухи, правда смешивалась с вымыслом. Говорили, что губернатор Морс сошел с ума от пушечных выстрелов, но индийские купцы нашли новое войско, и теперь город охраняют индийцы; некоторые утверждали, что наваб с войском идет на Пондишери. 21 сентября Дюплекс получил письмо о прибытии в Маэ новой французской эскадры. Настроение его несколько улучшилось. 22 сентября в резиденцию генерал-губернатора прибыл курьер и вручил депешу о том, что Мадрас пал.

Дюплекс приказал дать залп из пушек. Грянул торжественный салют, зазвонили колокола, площадь перед дворцом губернатора быстро заполнялась "лучшими" людьми Пондишери. Дюплекс с балкона произнес здравицу в честь адмирала, объявил о взятии Мадраса, затем о ночной иллюминации в городе. На радостях были выпущены из тюрем должники и мелкие преступники.

Из "белого города" возбуждение перекинулось в "черный". Как пишет Ананда, на улицах и перекрестках собирались бедняки и нищие, проклинали богатых торговцев, взвинтивших во время войны цены на необходимые продукты. С большим трудом удалось утихомирить толпу. Купцов заставили даже несколько дней распределять сахар бесплатно. В свою очередь, делегации купцов и брахманов просили начать строительство индуистского храма. Губернатор казался человеком веротерпимым: пусть жители выражают свою радость, славя своего бога, говорил он, но мадам Дюплекс, ревностная католичка, возмущалась решением своего мужа.

23 сентября в городе продолжались празднества. 24 сентября генерал-губернатор стал испытывать легкую тревогу: подробные сведения не поступали. Дюплекс написал Лабурдонне большое письмо, в котором были следующие слова: "Что же касается Мадраса, то я не могу все решать сам, я могу действовать от имени высшего Совета Пондишери. Вы должны обращаться за указаниями к нему".

Адмиралу, как и всем в Индии, было известно, насколько ничтожна власть Совета, который только подтверждал волю генерал-губернатора. Слова письма давали Лабурдонне понять, что его власть в Мадрасе кончилась и он должен передать свои полномочия гражданской администрации и продолжать военные действия.

25 сентября Дюплекс получил из Мадраса письмо от своего офицера связи. Он умолял Дюплекса лично прибыть в Мадрас, ибо Лабурдонне "сорвался с цепи". 26 сентября в Пондишери прибыл Паради с еще более неутешительными вестями, а 27-го пришло письмо от Лабурдонне, в котором последний язвительно писал следующее: "Что же касается Вас, то я не имею предписания подчиняться Вам, я могу принять Ваши слова как просьбу, но не как приказание... Судьба Мадраса уже решена, город будет возвращен англичанам за выкуп". Адмирал указывал, что, возможно, останется там до зимы.

Губернатор и Совет Пондишери были ошеломлены подобным самоуправством. Восемь часов продолжалось заседание во дворце Пондишери. Мелкие чиновники и офицеры гарнизона, видимо, по приказу губернатора, устраивали на улице шествия, выкрикивая угрозы по адресу "корсара". Из Пондишери в Мадрас мчались курьеры с требованием прекратить произвол. С каждым часом волнение Дюплекса росло.

Но Лабурдонне еще более демонстративно подчеркивал свою независимость. Вызвав к себе 26 сентября губернатора Морса, адмирал предъявил для подписания текст договора. Англичанин не смог скрыть своей радости и удивления. Еще бы, его, сдавшегося на милость победителя, по-прежнему считают правовой стороной. По договору Мадрас должен был заплатить 9 миллионов ливров деньгами, а 4,5 миллиона товарами. Но сама процедура выплаты в тексте не оговаривалась. Морс поспешил подписать документ.

Тем временем Дюплекс разработал подробный проект ликвидации Мадраса: город должен быть уничтожен, земля передана аркатскому навабу, все купцы и ремесленники перевезены в Пондишери, который будет единственным большим городом на восточном побережье.

Когда Лабурдонне ознакомился с этим проектом, он ответил новым издевательским посланием: "Ваше письмо полно замечательных советов, за которые я благодарю Вас, они мне доставили настоящее удовольствие... и хотя я не всегда разделяю Ваше мнение, я всегда с большим трудом противостою Вашим взглядам". После этого "лирического отступления" адмирал в сухом, деловом тоне отмел все проекты губернатора и отказался выполнять какие-либо его военные поручения.

Следует отметить, что Дюплекс, проявляя бешеное недовольство действиями командующего флотом, не сделал решительного шага - лично не явился в Мадрас, предоставив тем самым Лабурдонне свободу действий. Губернатор передал полномочия своим офицерам, но с ними в Мадрасе не считались. Тем временем англичане, видя распри в лагере победителей, смелели с каждым днем. Они начали торговаться о сроке выкупа. Лабурдонне относился к их претензиям спокойно. Офицеров, прибывших из Пондишери, к переговорам не допускал. Адмирал продолжал писать генерал-губернатору саркастические письма или послания такого рода: "Пишу Вам два слова, ибо должен вернуться на переговоры с англичанами". Офицерам связи Дюплекса было заявлено, что соглашение подписано и через десять дней эскадра покинет город.

Дюплекс не знал, что предпринять. Мадрас, его многолетняя мечта, так глупо ускользал из рук. Наконец он, вновь забыв тщеславие, написал адмиралу письмо, полное униженных просьб. Он просил не брать у англичан векселя, а требовать полновесной монеты для уплаты контрибуции, изменить свое решение, отказаться от слова: ведь даже короли Франции так поступали, Лабурдонне казался растроганным и составил ответ в таком же тоне... но ничего не изменил.

Между офицерами Дюплекса и морскими офицерами вновь стали возникать драки. В то же время Депремениль, старший по чину офицер губернатора, пригласил капитанов кораблей на пир, где настраивал их против адмирала, назвав последнего предателем интересов короля. Узнав об этом, Лабурдонне пришел в бешенство, пригрозил арестовать всех друзей Дюплекса и стал еще уступчивее к просьбам англичан, которых открыто называл доблестными людьми.