У Понта Эвксинского (Том 2)

Все окружающие поспешили издать одобрительные восклицания. Но Камасария думала иначе. Давно она не видела таких беззлобно-восторженных глаз, как у этого подростка. Его взгляд был взглядом верующего, представшего перед божеством. За такие чувства, какие отражены в этих кристально-чистых зеленоватых глазах, было бы опрометчиво платить "гибкими лозами". Подумав немного, она медленно, но непререкаемо сказала:

- Старшине надо было бы влепить двадцать палок, да уж ладно, ради праздника прощаю его. А этого лестригона и порченого малого тебе, Фалдарн, следует взять в школу воинов. Из него получится хороший пеший лучник. К тому же он бегает, как лошадь. На состязаниях между городами он покажет себя! Он соберет нам все призы. Идите!

Она махнула разовой ручкой. Старшина с радостью схватил Савмака за руку и повел прочь, смеясь и утирая слезы. Тот не понимал, что, собственно, произошло, ступал черными ногами по сухой траве и не ног уразуметь, почему ею провожают смехом в одобрительными возгласами.

Так неожиданно решилась судьба юного сатавка.

Впрочем, такие случае совсем не были редкостью. Ежегодно лучшие юноши и девушки отбирались по деревням и становились "царскими вскормленниками". Из них готовили воинов, слуг и служанок. Красивые девушки попадали в услужение к богатый людям и даже оставались во дворце, иногда становились наложницами самого царя или его друзей. Воины отправлялись в походы против диких племен на ту сторону пролива, а также пополняли городскую стражу и охрану рабов. Крестьяне по ряду причин относились к городским рабам недоброжелательно, и им можно было доверить надзор над эргастериями. "Теперь ты будешь жить в городе и каждый день есть досыта,- говорили таким избранникам,- а твои родители получат облегчение - им не кормить тебя".

Таким образом, поработитель, забирая детей у нищего сатавка, выступал в роли отца-благодетеля. Внушалась мысль, что стать вскормленником царя - великая честь в милость. Вскормленник обязан был до конца дней своих быть благодарным и преданным своему благодетелю, то есть на деле становился рабом, хотя это слово а не произносилось в таких случаях. Все-таки сатавки и их потомство по закону рабами не считались.

Решение царицы и вся история с Савмаком мгновенно стали известны всем. Всюду прославляли мудрость, великодушие и справедливость старой царицы.

По возвращении с праздника вся деревня показывала пальцами на Савмака, который прибыл не пешком, идя рядом с лошадьми, но сидя на возу возле комарха. Кто ожидал, что Савмака за его выходку накажут гибкими лозами, просчитались. Мальчишка получил ночлег в конюшне комарха. Потом мылся в бане и примерял чистую холщовую рубаху.

- Просто диво с этим Савмаком! - говорили селяне.- Дурень, бездельник, а попал в такую неслыханную милость к царице, удостоился награды!..

- Удивительно это!.. Тут не обошлось без колдовства!

Пробовали расспрашивать парня о смерти деда, но тот ответил столь невразумительно, что все махнули руками.

- Одно слово - порченый. Его степные духи давно оседлали. Ведь старик-то был колдуном. Все помнят рассказ одной старухи о том, как она шла поздно ночью и видела старого Баксага. Он бежал на четвереньках, поток обернулся волком. Кое-чему он и внука научил.

- А я так думаю,- философски рассуждал Дот в кругу крестьян,-что дуракам всегда счастье. Ибо за дураков думают боги!

- Может быть,- соглашались многие.

Лишь самые старые и опытные мужи качали головами в выносили свое:

- Этот Савмак не столько дурак, сколько хитрец. Дед научил его, как легче жить на свете... Остается тайной - кто убил Баксага? И кто помог убежать тому бродяге?..

Далее шли разговоры шепотом о том, будто бродяга говорил людям, что вольности сатавков должны вернуться. Но это были запрещенные, страшные разговоры. За них преследовали.

А Савмак, уже одетый в новую рубаху, помогал Иксамату убирать навоз со двора старшины н ждал отправки в Пантикапей.

Свои замыслы о мести за деда он затаил. И больше ни с кем не разговаривал о смерти Баксага и ее виновниках. Да и крестьяне как-то стали сторониться его.

Старшина же спешил разделаться со странным и диким парнем, которого раньше сдерживал дед, а теперь никто. С таким наживешь беды. Тем более что он оставался единственным свидетелем смерти пасечника и знал правду, которую надо было скрыть от народа.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В ШКОЛЕ ВОИНОВ

Они подъезжали к Пантикапею по дороге, окаймленной курганами, под которыми похоронены скифские цари и князья давних времен.

У стен боспорской столицы увидели много людей. В большинство это были бедняки, такие же, как и в родном селении Савмака, убогие, оборванные и, по-видимому, голодные. Они двигались в одиночку и толпами.

Потом их воз догнал партию рабов-кандальников, оглашающих окрестности тупым лязганьем цепей я каким-то надрывным стоном. Возможно, колодники пели, может, плакали все сразу. Савмак широко раскрыл глаза, впервые увидев людей, закованных в цепи. Их сопровождали пешие воины, изнывающие от жары. Доспехи воинов покрылись пылью, а на лицах блестели потоки грязи.

- Дядя номарх, а почему это?-спросил пораженный мальчишка.- Зачем это? На ногах железа, как на нашем быке, что на людей бросается.

- Молчи ты,- недовольно моргнул усом разомлевший от зноя старшина, - рабы это. Или не видишь, что под надзором идут?

- А цепи-то, цепи на ногах зачем?

- Чтобы но разбежались, вот зачем. Ты больше молчи, а то за длинный язык и тебя вот так же цепями скуют!

- Ну уж! - рассмеялся Савмак. Однако почувствовал себя неловко и с внутренним страхом оглянулся на несчастных.

Один из невольников, обнаженный до пояса и страшно худой, упал на пыльную дорогу и сразу замедлил движение всей колонны. Он пытался встать и делал тщетные усилия, упираясь в землю руками.

Конвойный страж подошел и сердито наругался. Раб помотал головой и бессильно поник, тяжело и часто дыша.

- А, собака! - вскричал стражник, неправильно произнося это слово по-скифски. И, повернув копье тупым концом, окованным железом, изо всей силы ударил измученного колодника по спине.