Крушение антисоветского подполья в СССР. Том 1

В составленном затем протоколе, подписанном всеми присутствовавшими, отмечалось: «Товарищ министра (продовольствия. — Д. Г.) Н. Д. Кондратьев задал Дзержинскому вопрос, арестован ли он, а также другой товарищ министра С. А. Ершов. Дзержинский ответил: «Да»… Представитель служащих в свою очередь спросил, арестованы ли и они. Дзержинский ответил, что вопрос об этом будет выяснен потом. После того как представители служащих заявили, что они не подчиняются Совету Народных Комиссаров и не сдадут дел без распоряжения непосредственного начальства, они также были объявлены арестованными… Дзержинский предъявил требование о сдаче ему всех находящихся у присутствующих бумаг, что было исполнено».

Решительные меры против саботажников способствовали прекращению саботажа. Через некоторое время задержанные по решению СНК были освобождены.

Забастовки чиновников и служащих государственных и общественных учреждений вызывали возмущение широких масс населения, страдавшего от хозяйственной разрухи, продовольственного кризиса и иных неурядиц, вызванных контрреволюционными саботажниками.

В декабре 1917 г. в Народный комиссариат внутренних дел поступило такое заявление: «Настоящим довожу до вашего сведения: 1-е. Во всех частных банках сего числа производится сбор денег на формирование юнкеров по постановлению якобы профессионального союза служащих кредитных учреждений. 2-е. 15 декабря подготовляется всеобщая забастовка всех служащих как кредитных учреждений, так равно разных предприятий. Примите строгие меры. Для этого необходимо арестовать в каждом банке главарей: директоров, доверенных, а в особенности учетчиков. Мы, служащие разных банков, умоляем вас — спасите завоеванную нашу народную революцию. Снимите с учетов всех предателей, они хуже директоров тормозят все дело. Председатель собрания мелких служащих (подпись неразборчива)». Это заявление 19 декабря было передано в ВЧК Ф. Э. Дзержинскому и послужило материалом при расследовании дела о саботаже чиновников бывшего министерства финансов и кредитных учреждений.

28 ноября 1917 г. после «демонстрации в защиту Учредительного собрания» участвовавшие в ней чиновники-саботажники собрались в помещении бывшего Святейшего синода. Здесь они были арестованы сотрудниками Следственной комиссии революционного трибунала. Саботажники скрывали своих активистов, заявляли, что они собрались «случайно» и обсуждали вопросы, не связанные с забастовкой. Некий чиновник Н. К. Васильев, например, так отвечал на вопросы Следственной комиссии: «…Власти народных комиссаров подчинюсь, если ее признает Учредительное собрание…

Забастовка чиновников возникла стихийно… Мое отношение к забастовке было пассивное… В отношении приступа к работе считаю себя обязанным подчиняться решению профессиональной организации» (то есть саботировать. — Д. Г.). Следственной комиссии так и не удалось тогда выявить главарей саботажа. Арестованных чиновников 4 декабря освободили, а 14 декабря была официально объявлена всеобщая забастовка служащих государственных учреждений Петрограда.

6. Революционный трибунал против саботажников

Слушанием дела о преступном саботаже начал свою работу только что учрежденный в Петрограде революционный трибунал.

10 декабря 1917 г. в бывший дворец великого князя Николая Николаевича пришли представители различных слоев населения. Были здесь и бастующие адвокаты, старые судебные чиновники, друзья и близкие подсудимой — известной буржуазной общественной деятельницы, члена ЦК кадетской партии графини С. В. Паниной. По залу шмыгали бойкие корреспонденты буржуазных газет, все еще выходивших в городе; они заранее распространяли слухи о «жестокости» нового суда. Зал бурлил, клокотал, кипели политические страсти.

В час дня в зал вошел председатель Петроградского революционного трибунала, участник революции 1905 г., рабочий, большевик с 1909 г. Иван Павлович Жуков с шестью заседателями и, заняв место за столом, обратился к публике. «69 лет тому назад, — сказал он, — во время революции 1848 г. во Франции возникли революционные суды, которые назывались революционными трибуналами. И как те первые революционные суды, так и ныне начавший жить русский революционный трибунал, я надеюсь, будет строгим оценщиком, самым ярым защитником прав и обычаев русской революции. Он будет строго судить всех тех, кто пойдет против воли народа, кто будет мешать ему на пути. И я уверен, что невиновные перед волей революционного народа найдут в революционном трибунале наиболее надежного защитника. Объявляю заседание революционного трибунала открытым».

Графиня С. В. Панина — товарищ (заместитель) министра просвещения свергнутого Временного правительства — обвинялась в саботаже. На вопрос председательствующего, признает ли она себя виновной, Панина ответила, что не признает. Председатель предложил секретарю суда огласить доклад Следственной комиссии.

Суть дела заключалась в следующем. Не признавая власти рабочих и крестьян и назначенных ею руководителей Народного комиссариата просвещения, Панина решила не передавать новой администрации денежные средства, имевшиеся в кассе министерства. 15 ноября 1917 г. запиской на имя экзекутора [12] Дьякова она распорядилась: «Срочно. Секретно… Предлагаю вам немедленно по предъявлении сего все хранящиеся у вас денежные суммы, как в наличных деньгах, так и в процентных бумагах состоящие, передать предъявителям сего — делопроизводителю департамента народного просвещения Рождественному и департамента профессионального образования Козлову и вместе с ними отправиться для внесения сих сумм на хранение в место по указанию означенных лиц». Так саботажники изъяли около 93 тысяч рублей народных денег. Когда пришла советская администрация, в кассе министерства просвещения не оказалось ни копейки.

Вечером 28 ноября сотрудники Следственной комиссии явились к Паниной. В ее квартире в это время происходило совещание членов Центрального комитета партии кадетов с участием Ф. Ф. Кокошкина и А. И. Шингарева. В ответ на вопросы членов Следственной комиссии Панина заявила: «Признаю, что приказ экзекутору Дьякову от 15 ноября 1917 г. о внесении народных денег, бывших в моем распоряжении по министерству народного просвещения, дан мною. Куда я приказала отправить эти суммы, я указать не желаю. Сочту своей обязанностью представить отчет о всей деятельности и суммах единственно Учредительному собранию как единственной законной власти. От всяких разъяснений комиссарам или Следственной комиссии я отказываюсь».

После оглашения материалов дела председательствующий спросил у присутствующих в зале суда, не желает ли кто-нибудь выступить обвинителем. Желающих не нашлось. Тогда И. П. Жуков предоставил слово защитнику подсудимой. Из публики вышел директор гимназии В. Я. Гуревич. Он принялся восхвалять достоинства подсудимой, оправдывая ее действия и одновременно дискредитируя процесс. Он заявил, что Панина не имела права передать деньги Совету Народных Комиссаров, а передаст их только «настоящему хозяину» — Учредительному собранию, которое якобы является выразителем воли всего народа.

Выступление защитника нашло благодатную почву среди части присутствовавшей на процессе публики. В зале раздавались крики, возгласы, кто-то устроил истерику. Некий Иванов, назвавшийся рабочим, потребовал слова и заявил, что подсудимая помогла ему, дотоле «темному человеку», научиться «любить науку и жизнь». Он подошел к скамье подсудимых, театрально поклонился Паниной и воскликнул: «Благодарю вас». Буржуазная публика устроила ему овацию.

Антисоветские выступления возмутили находившихся в зале рабочих. Один из них, рабочий завода «Парвиайнен» Наумов, потребовал слова и сказал: «Суд был прав, когда привлек к ответственности гражданку Панину… Класс угнетенных кровью добыл власть и не может, не должен претерпевать оскорбления [в адрес] этой власти… Сейчас перед нами не отдельное лицо, а деятельница, деятельница партийная, классовая. Она вместе со всеми представителями своего класса участвовала в организованном противодействии народной власти, в этом ее преступление, за это она подлежит суду».