Тверской гость

Поначалу тверичи остерегались. Добраться бы до Сарая и ладно. Но спокойная дорога вселяла в сердце надежду на успех, а рассказы тезиков и посулы москвичей разжигали души купцов.

И на одной из стоянок за Жигулями порешили: если до Сарая ничего не стрясется, идти с Хасан-беком в Дербент. Потеря времени небольшая, а выгода великая. Там все русские товары в полтора раза дороже, чем в Золотой Орде.

Хасан-бек, щуря маленькие для его толстого лица глаза, созывает на последнем привале москвичей и тверичей. Он предлагает простоять в Сарае день. Никто не возражает.

Даже рыжий Васька, для которого каждая остановка - пытка, и тот не бормочет под нос нелестных для посла слов.

Переменилась и погода. Все теплеет и теплеет. С берега ветер доносит тонкие, длинные паутины бабьего лета.

Микешин, поймав паутинку, осторожно отпускает ее плыть дальше. Он долго следит, как внезапно вспыхивает, попав на солнечный лучик, серебряная извилистая нить, и на его желтом лице необычная улыбка.

- Ишь ты! - усмехается Никитин.

У Афанасия на душе тепло, как у большинства путников. В свободную минуту он ложится, закрывает глаза.

"...Будешь ждать?"

"Буду... Вот возьми..."

На груди приятная тяжесть заветного науза.

"Только дождись, Оленушка!" -хочется крикнуть ему.

А караван все плывет, плывет, и вот со струга, идущего впереди, слышен окрик:

- Ахтуба!

Караван забирает левее, еще немного - и он вплывает в волжский проток.

В Сарай Берке - столицу Золотой Орды - пришли в полдень. Загоревший, обветренный Иван Лапшев не сходил с носа, хотел первым увидеть этот странный город посреди ровной солончаковой степи, о котором столько говорили в последнее время.

Издалека Сарай походил на горки белых и пестрых камней, плотно уложенных одна возле другой. Стен вокруг города не было, словно жители не знали и знать не хотели никаких тревог. Это сразу бросалось в глаза и поражало. Удивляло и то, что не видно было зелени. Так, разве кое-где торчали деревца.

Когда подплыли ближе, стали отчетливо видны белые минареты. Иван насчитал их до шестидесяти и сбился. На одном из минаретов Ивану почудился золоченый крест. Он всмотрелся. Да, то был православный крест.

- Дядя Афанасий, церква! - крикнул Иван.

Никитин с места отозвался:

- Гляди лучше - и епископа узришь!

- Но? Есть? Наш?

- Есть. Тут, брат, все есть.

- А ханский дом где?

- Гляди, вон, где три мечети. Видишь высокую крышу?

- Ага! Он?

- Он самый. Красив. В садах весь.

- Деревянный?

- Нет, у них дома из камня.

- А не холодно?

- Живут. А справа, вон, где синий купол, - рынок. Их несколько тут.

- Неужто и наши, русские, здесь живут? Чужое же...

- Целая часть города у наших. И у осов, и у кипчаков, и у греков - у всех своя часть.

- Дивно как-то... Я бы не прожил.

- Э, нужда заставит - прожил бы. Есть наши - богато живут.

- С татарами?

К приставшим кораблям набежал народ. Полуголые, бронзовые татары норовили ухватиться за тючки, размахивали руками, показывали куда-то в сторону города.

- Гони, гони их! - крикнул Никитин. - Не нужно нам помощи! Еще украдут что!

Носильщики с бранью отскочили. На их место повылезали другие татары, в шубах и халатах, прибежали какие-то горбоносые, смуглые, в белом одеянии, с непонятным говором люди, еще какие-то в высоких бараньих шапках...

Одного рыжий Васька турнул со струга кулаком.

- Не торгуем! - надсаживал горло Никитин. - Не ведем торг! К хану мы!

При имени хана настырные купцы улитками поползли в стороны.

Посол кликнул Никитина и Рябова. Наказав своим никуда не отлучаться, Афанасий с Матвеем влезли на струг. На палубе Васька сдирал с клеток тафту, тютюкал кречетом. Воняло птичьим пометом. Русские переглянулись и осклабились:

- Весело посол едет!

- Я - в город, - сказал Хасан-бек. - Хан или его везири дадут нам фирман, чтоб плыть было спокойно. Где ваши грамоты?

Никитин и Рябов подали Хасан-беку свитки.

Посол вскоре уехал.

Скучно и досадно было сидеть в ладьях, слушать ругань Васьки, доносившуюся со струга, глазеть на берег с реки. На берегу толкался народ, трусцой пробегали длинноухие ишаки, выступали, с вывертом кидая ноги, степенные верблюды.

- Ну и скотина! - удивлялся Иван.

- Что твой боярин шагает! - поддержал, смеясь, Копылов. - Илья, вот бы сыну твоему показать!

Ветер из степи наносил пыль, сидеть в ладьях надоело.

Иван Лапшев упросил Никитина выскочить на берег.

Издалека Никитин увидел, как отошедшего поглазеть на людей Ивана остановил какой-то татарин, о чем-то спросил. Иван ответил. Татарин похлопал его по плечу и пошел дальше, косясь на их караван.

- Иванка, поди-ка! - позвал Афанасий.

Тот подбежал.

- Чего?

- О чем татарин спрашивал?

- А кто, мол, едет.

- Ты что сказал?

- Да сказал - из Руси, с послом шемаханским...

- Зачем сказал?

- Ну, как... спросили ведь.

- Эх ты, птенец! Ничего не сказывай никому. Какое этому татарину дело? Мыт брать, что ли?

- Да чего особенного-то, дядя Афанасий!

- Земля чужая! - строго ответил Никитин. - Тут друзей мало. Ухо востро держи...

Иванка смущенно помялся на месте. Никитин, усмехаясь, ткнул его в грудь:

- Ладно, ступай. Да не говори со всяким-то!

Лапшев кивнул и опять отправился бродить, а Никитин растянулся на берегу, рядом с Матвеем Рябовым, и они заговорили о попутчиках, о делах, о жаре...

Ни Иван Лапшев, ни Афанасий не заметили, как любопытный татарин, интересовавшийся их караваном, свернув за горку тюков, быстро оглянулся и торопливо зашагал к городу.

Сморенный жарой и ожиданием вестей от посла, видя, что Рябов дремлет, Никитин тоже уснул, завернув голову кафтаном. Его разбудил Копылов.

Солнце уходило за Ахтубу, длинные тени струга и ладейных мачт переползали спящих. Берег пустел. Посол уже вернулся, сидел в струге. По словам Копылова, татары пропускали караван свободно, но на ночь глядя послу плыть не хотелось.

- Ну, утром двинем! - спокойно сказал Никитин, почесывая плечо. Искупаться бы...

Поели, полежали, потом, поскидав одежду, бросились в воду, терлись песком, сдирая грязь. С мечетей донеслись протяжные вопли. Для мусульман настал час молитвы.

Стемнело стремительно. Краски заката блекли на глазах, алый цвет перешел в фиолетовый, подползли сумерки.

Никитин оглядел берег. Какие-то подозрительные фигуры шатались неподалеку.

Он позвал бронника:

- Твой черед караулить.

Илья достал лук, колчан, пристроился на носу и притих.

Укладываясь на дне ладьи, Иван удивился:

- В пути возле костров спали, а тут на воде.

- Чужой город! Чужой! - повторил Никитин. - Спи знай... Молодость!

А в это же время вниз по течению переправились через Ахтубу четыре всадника. Мокрые кони вынесли их на песчаный берет, тяжело поводя боками, но всадники не дали им отдохнуть, а, нахлестывая плетьми, погнали дальше. Они скакали молча, легко, как приросшие к седлам. Темнота окутывала их - луна встала за тучками. Ровный топот все удалялся от Сарая, уходил в приволжскую степь, пока совсем не растаял, заглушенный некошенными от века травами.

Проснулся первым Илья Козлов. Ежась от сырости, он оглядел товарищей, мокрый берег, неподвижные длинные облака, серые в ранний час балаганы и домики вдали, усмехнулся и потряс головой, густо поросшей черными жесткими волосами. Один за другим поднимались тверичи, мелькнуло заспанное лицо быкоподобного Рябова, вылез на палубу струга кто-то из иранцев и остановился, вглядываясь в ладьи русских.

Бронник Илья подмигнул Копылову, ткнул его в бок пудовым кулаком.

- Что с тобой? - удивился Копылов.

Бронник засмеялся.

- Еще спрашивает! Ну и жулики!

Копылов недоуменно смотрел на бронника, и тот совсем развеселился.