Война или военная преступность. Сборник публикаций

Согласно националистической идеологии, Вятрович опускает антипольские кампании ОУН и УПА к «третьему фронту» (с. 15): «ОУН не считает польский фронт в качестве основного… Они не рассматривают поляков как главного врага, против которого направлены все их усилия, как это часто можно прочитать в современной польской литературе» (стр. 89). Скорее всего, Вятрович настаивает на том, что «для украинского подполья, наряду с немцами, главным врагом были красные партизаны, которые подготовили почву для возвращения Советов» (стр. 77). Его утверждение, что кампания УПА против польского меньшинства была бы меньшим приоритетом, чем её сопротивление нацистской Германии, не подтверждено фактами. Скорее всего, это мифологизированное утверждение является частью типичной «постсталинградской» пропаганды ОУН (б) с целью минимизации ее сотрудничества с нацистской Германией, которое при Ющенко было возведено в ранг официальной идеологии. Вятрович не приводит данных о конкретных немецких и советских личностях, убитых УПА. Также он не упоминает о том, что верховный главнокомандующий УПА Роман Шухевич служил в немецкой униформе до 1943 года и что он категорически был против любых нападений УПА на немецкие войска [85]. Если цифры имеют значение, то 6 процентов командиров УПА-ОУН были убиты немецкими силами — в бою, попытках ареста, перекрестном огне или в заключении, но более 50 процентов офицеров УПА имели опыт работы в немецкой службе [86]. В местной полиции немецкой службы многие из них служили в частях, которые принимали активное участие в Холокосте. Многие из них были по локти в крови во время Холокоста. Их опыт участия в массовом убийстве был позже использован против поляков [87].

База источников

В дополнение к материалам из различных украинских архивов Вятрович во многом полагается на материалы Николая Лебедя из Гарвардского университета, которые в значительной степени состоят из микрофиш копий, сделанных Лебедем самостоятельно в 1980 году. В 2007 году часть коллекции была передана в архив ЦДВР [88]. Вятрович не пытается проблематизировать этот источник, созданный «ведущим членом украинского освободительного движения» (стр. 25–26). Неспособность сделать это вызывает серьёзное опасение. Главный активист ОУН Николай Лебедь был осужден как один из людей, которые были вовлечены в убийство в 1934 году польского министра внутренних дел Бронислава Пиераки. После освобождения немцами из тюрьмы он прошел подготовку в гестапо в 1940-41 гг. Лебедь руководил Службой безопасности ОУН (б) (Служба безпеки) в 1943-44 гг. После войны он был взят под крыло ЦРУ, которая в своей внутренней переписке называла его «известным садистом и коллаборатором немцев», но его стратегическое значение в холодной войне было таким, что она защищали его от Управления специальных расследований (OSI) Министерства юстиции, которая хотела, чтобы он был привлечен к ответственности за военные преступления [89]. Несмотря на ее порой насильственную борьбу, различные разделы эмигрантской ОУН были вовлечены в производство картины соответствующего прошлого. Круги украинской диаспоры восприняли убийства ОУН-УПА восточных поляков молчанием. Эта тема практически отсутствует в собственной версии прошлого ветеранов УПА, многотомного «Літопису УПА» [90]. Эта публикация была частично финансируема ЦРУ, так как рассматривалась в категориях идеологической войны во время Холодной войны, а Лебедь сам был членом Издательского комитета «Літопису УПА» [91]. В этом многотомном труде, созданном самими ветеранами УПА, тема убийств ОУН-УПА умалчивается. Другие украинские националисты выбрали разные стратегии. Идея представить массовые убийства УПА поляков как жертв в симметричной войне не является новой. В 1979 году Владимир Кубийович послал ученому и добровольцу Ваффен-СС Василию Вериге (Vasyl Weryha) руководствующие принципы для написания предлагаемой истории Украинского Центрального Комитета. «Если мы пишем о польско-украинских отношениях, — писал Кубийович, — они должны быть представлены в основном в виде взаимного уничтожения» [92].

Рецензенты «Ставлення ОУН до євреїв» отмечают, что «Вятрович очень "критически” относится к уличающим источникам, в то время как к источникам, которые идеологически близки к его позиции, он относится очень некритически» [93]. Та же проблема сохраняется в публикации «Вторая украинско-польская война. 1942–1947», где он снова полагается на отредактированные и скорректированные ОУН (б) сборники документов, не обращая внимания на рецензентов, которые указывали на недостоверность этих коллекций (стр. 59) [94]. Книга Вятровича не содержит никаких дискуссий о том, почему зависимость от коллекций, составленных преступниками и ультранационалистическими эмигрантскими организациями, является проблематичной. Издание не отражает, почему такой осужденный убийца, как Лебедь, как лидер ОУН (б) принимал непосредственное участие в убийствах и, может быть, был заинтересован в представлении менее чем полного и откровенного отчета по «Волынской резне». Историки, не исследующие деятельность ОУН, среди них Джон-Пол Химка и Марко Карыннык, которые также работали с материалами коллекции Лебедя, указывали на многочисленные серьезные недостатки: группа Лебедя опубликовала документы выборочно и только отредактированные. Кроме того, она редактировала, перепечатывала или иным образом манипулировала опубликованными документами с целью получения назидательного рассказа в соответствии с националистической идеологией [95]. Анализируя «Ставлення ОУН до євреїв», Вятрович ставит под сомнение документы, которые показывают, как руководство ОУН одобряло массовое убийство евреев. Без предоставления доказательств Вятрович «сомневается» по поводу подлинности в 1941 году автобиографии Ярослава Стецько, в которой «премьер-министр» ОУН (б) выразил свои обязательства по «уничтожению евреев и целесообразности привлечения немецких методов истребления по отношению к евреям в Украине» [96]. В книге «Вторая украинско-польская война. 1942–1947» Вятрович ставит под сомнение подлинность документов, подтверждающих обязательства руководства в отношении массовых убийств польских меньшинств. Одним из таких документов являются протоколы допросов местного командира УПА Юрия Стельмащука, который подтверждает, что руководство ОУН приказывало совершать массовые убийства польского населения. Гжегож Мотыка, ведущий специалист по убийствам УПА, цитирует Стельмащука: «[В] июне 1943 года представитель Центрального Провода ОУН "Клым Савур” передал мне секретную директиву от Центрального Провода ОУН об общей физической ликвидации всего польского населения, проживающего на территории западных областей Украины» [97].

Вятрович представляет этот эпизод таким образом, что у читателя формируется впечатление, что все показания Стельмащука фиктивны: «Эти слова являются сегодня главным свидетельством приказа Провода ОУН об общем истреблении поляков. Неужели мы не имеем дела с одной из многих попыток НКВД скомпрометировать украинское освободительное движение?». Вятрович задает риторический вопрос (с. 93). В интервью «Украинской правде» он представляет различные теории и приписывает подделки КГБ. «Цитирование производится из несуществующего протокола, который, я думаю, появился в 1960-е годы, когда КГБ создавало массу материала об УПА. А отсутствие важных документов, которые поставили бы под угрозу УПА, было просто заполнено путем создания псевдо-директив. К сожалению, этот документ довольно часто используют польские историки, которые не читали дела Стельмащука» [98]. Когда КГБ в 1959-60-е гг. решил обвинить во львовском погроме ОУН (б) батальон Нахтигаль, он оставил огромную путаницу в документах [99]. Если инсинуации Вятровича о том, что на самом деле фальсифицированные КГБ дела Стецько и Стельмащука являются действительными, почему бывший директор архива СБУ не отменил требование относительно источников? Подобно тому, как в случае с жизнеописанием Стецько, ключевые моменты показаний Стельмащука подтверждаются другими источниками. Столько, сколько автобиография Стецько подтверждает одобрение руководством ОУН (б) антиеврейских убийств, исповедь Стельмащука доказывает, что был приказ ОУН-УПА относительно массового убийства поляков. Осторожность, впрочем, всегда желательна. Точное осуществление такого порядка не может быть само собой разумеющимся. НКВД часто не записывал показания вербуемых, но перефразировал их. Свидетельство Стельмащука не является доказательством геноцида ОУН-УПА против поляков. Оно, однако, подтверждает использование УПА неизбирательного политического насилия и убийства гражданских лиц. Свидетельство Стельмащука ссылается на аналогичные предписания ОУН-УПА об устранении всех советских военнопленных в Западной Украине, всех россиян в УПА, а также всех семей, сочувствующих таковым советским. Как и в случае убийства поляков, эти заказы подтверждаются различными видами доказательств убийств УПА россиян и советских военнопленных, просоветских украинцев и их семей [100].