Зверь из бездны том IV (Книга четвёртая: погасшие легенды)

Он уже сам имел возможность ссылаться, наряду с трудами греческих зодчих, на работы Фуфиция, Т. Варрона, П, Септимия. Имена архитекторов, дошедшие к нам из императорских веков, в огромном большинстве — римские. Автор Пантеона — Валерий из Остии. Знаменитые храмы, мосты, театры, водопроводы, термы, мавзолеи и т. п., рассеянные в пределах бывшей римской империи, отмечены латинскими именами Рабирия, Мустия, Лацера, Верания, Секста Юлия, Костуния Руфина, с таким же постоянством, как напротив, на всех истинно великих остатках, античной скульптуры красуется эллинское εποιε.

Монтескье остроумно заметил, что уже по древнейшим и грубейшим памятникам римского зодчества, по руинам стен баснословного Ромула и полуисторического Сервия Туллия, видно, что «вот — начали строить вечный город». Эти стены — громады, сложенные из глыб туфа, без цементировки, с расчетом исключительно на непоколебимую силу тяжести. Один ряд камней кладут продольно, следующий ставят на него вертикально, в высоту. Такую манеру римляне — необычайно восприимчивые на все практичное, omnium utilitatum rapacisimi — заняли у этрусков, но ученики быстро превратились в учителей своих учителей. Гастон Буасье небезосновательно находит, что одного взгляда на первобытные стены ромулова «квадратного Рима» на Палатине достаточно, чтобы отрицать теорию о варварстве полуисторической эпохи, их соорудившей, и чтобы предвидеть, как будущее величие римской архитектуры, так и направление, в котором она захочет развиваться. В этих стройках, обусловленных могучими подъемными средствами, чтобы приноровлять камень к камню, перемещая их на значительные высоты, чувствуется культурное сознание народа, уже верующего, что он — не случайно собранная шайка, которая нынче здесь, завтра там, но долговечная сила, совсем не намеренная вразброд идти и верующая в свой будущий рост. Первая забота доисторических зодчих Рима сделать свои стены несокрушимо крепкими; затем очень видно, что они, работая над своим оплотом с любовью, уже стремились придать ему красоту и стройность — ту мощную величавость, которая есть инстинктивный наружный отблеск зреющего внутреннего достоинства. Равным образом, какую бы баснословную дешевизну труда мы себе ни вообразили, нельзя не заметить, что подобные стены и не надобны были бы народу нищему, и не могли быть нищим народом осуществлены. Это строили люди, которым было что беречь, — люди, хорошо питавшиеся, как необходимо каменщикам, мясной пищей, сильные, смышленые и желавшие — в городском упорядоченном союзе, отделясь несокрушимой оградой от соседей, которых они опередили культурой, иметь надежную защиту для источников своего питания и силы: своих стад и своих сундуков.

На переломе от республики к империи (около 200 лет до Р. X., после первой Македонской войны) римское монументальное зодчество пережило род технической революции, упростившей тяжеловесную кладку старого строительства, баснословно удешевившей и рабочий процесс, и материал его. К нему стали применять способ, конечно, не сейчас лишь изобретенный и вошедший в употребление, потому что грубая простота его свидетельствует о глубочайшей древности, но, повидимому, только теперь обращенный из старинного средства мелкой обывательской стройки к созиданиям крупного масштаба и общественного значения. Древнее прилаживание дикого или тесанного камня на камень уступило место скорой и дешевой двурядной кладке, из треугольного (обыкновенно) кирпича, с пустотой между двумя рядами, заполняемой массой из мелкого камня, который заливали известковым раствором, окрепавшим, как гранит, в несокрушимость, выдержавшую во множестве памятников испытание слишком двадцати веков. Отныне стало возможным созидать грандиознейшие своды руками простых, механически работающих каменщиков, не имея в распоряжении иного материала, кроме кирпича, булыжника и извести, Уже в 566 году от основания своего город украсился Порциевой Базиликой, старейшим зданием этого рода в Вечном городе. Именно по таком системе построен Пантеон — прекраснейший из монументов императорского Рима, воздвигнутый зятем Августа и первым его министром М. Випсанием Агриппою. Однако, тот, прекрасно сохранившийся, круглый храм — земной символ божественного неба, — который мы видим теперь в Риме, имеет с Пантеоном Агриппы общего только место и относится к много позднейшей эпохе Адриана, с которой, пожалуй, более ладят его мистический замысел и купол, перелетевший на Тибр с персидского Востока. Корруайе и Дьелафуа находят в нем как бы потомка дворца в персидском Сарвистане (между Ширазом и Бендер Аббасом), который, будучи типически родственным Пантеону и круглой залой своей, и куполом, и способом постройки, однако, старше его на четыре, а может быть и на все на пять столетий. Но относится ли Пантеон к первому веку до Р. X., как строение Агриппы (729 a.u.c. = 24 a Ch.), или ко второму по Р. X., как строение Адриановой эпохи, это с технической стороны не так важно. Быстро, еще при Августе, дойдя до совершенства, новый технический способ зодчества продержался в течение всего существования империи, не падая, но и не идя вперед. При Антонинах манера кладки не иная, чем при первых цезарях.

Цементная революция должна была явиться истинным благодеянием для цезарей. Лихорадочное строительство их зависело не от личного только их расположения и пристрастия к роскоши и великолепию. Оно — часть политической системы цезаризма, одно из могущественнейших средств побеждать воображение толпы. Строить значит — в Риме — завоевывать себе народ и власть. Цицерон помешает даже частное строительство в число верных средств действовать на воображение толпы, создавать себе популярность и пробираться, таким образом, к высшим должностям. Всеобщее удивление к роскошному дому, который двоюродный дед Августа, Кней Октавий, выстроил на Палатине, много содействовало ему, хотя и новичку в знати, получить консулат — первый консулат в фамилии Октавиев. Что касается строительства общественного, государство, и при республике, и еще более при империи, дорожило им, как одним из сильнейших средств влиять на народное воображение, и держало его под крепким своим контролем. При республике санкция на созидание или перестройку публичных зданий принадлежала сенату, который осуществлял эту свою прерогативу через полномочия, даваемые в порядке сенатских постановлений на имя консулов или цензоров (главным образом), предоставляя последним, в случае невозможности управлять предложенным сооружением лично, учреждать специальные строительные комиссии — дуумвиров, триумвиров, квинквевиров — глядя по числу входящих членов. Август вместе, с другими цензорскими полномочиями, которыми он особенно дорожил, присвоил себе и строительную инициативу, а временные комиссии превратил в постоянное учреждение бюрократического типа — попечительство общественных сооружений (curatores operum publicorum). С тех пор праздники и памятники — это как бы императорская печать, санкционирующая справедливость сенатских возвещений, что salus publica растет и процветает под державой цезарей.

Образец цезаристической) хвастовства строительством мы видим в знаменитом анкирском памятнике. Надписи эти — политическое завещание Августа — содержат, между прочим, длинный перечень общественных зданий, воздвигнутых при его правлении. Август был неутомимый строитель и тянул за собой, естественным подражанием, принцев и принцесс своего дома, из которых особенно славно в этом отношении вышеупомянутое имя его зятя и первого министра Агриппы, удачно прозванного одним из французских историков — «бароном Оссманом (Haussman) античного мира». По словам Светония, Август, не довольствуясь собственным строительством, усердно побуждал к украшению города богатых вельмож своего двора. Эти традиции Августа не умерли. Все государи, поставленные в условия цезаризма, были неугомонными строителями поневоле: Наполеон I, Наполеон III. На что уже наш маленький цезарь, Борис Годунов, и тот, едва стал к власти, сейчас же принялся за монументальное строительство и вытянул над московским Кремлем белую стрелку Ивана Великого. Сильным подъемом зодчества отличались цезаристические царствования наших императриц XVIII века, завещавшие потомству знаменитые имена Растрелли и Баженова. Последнему русская литература обязана первым переводом Витрувия. Любопытно, что Баженов участвовал в художественном конкурсе на проект грандиозной лестницы к римскому Капитолию — и вышел из него победителем, с первой премией. Однако современная лестница на Капитолии воздвигнута не по проекту Баженова. Наконец, строительной горячкой болело и царствование Николая I, не цезаристическое по существу, но имевшее с цезаризмом ту общую черту, что центр тяжести его был перенесен на привилегированную постановку в сословном экономическом строе государства дорогих военных сил его. Фридлендер дает длинный список европейских государей — строителей, превращавших, избранием данного города в свою резиденцию, скопища лачуг в великолепные столицы. Из списка этого легко видеть, что государи эти были или основателями и первыми упрочителями династий, или, наоборот, их увенчателями. Значит, так сказать, либо Август, либо Нерон. К первой категории относятся Густав Ваза и Иоанн III в Швеции, Фридрих — Вильгельм I и Фридрих II Прусские, наша Екатерина II, а в старой московской Руси — Иван III. Ко второй — Людовик XIV, Август Сильный Саксонский, наш Николай I, турецкий султан Абаул Азис, Людвиги I и II Баварские. Сверх того лихорадочным строительством отличаются эпохи завоевателей, старающихся пустить прочные корни в приобретенных областях, чему примером можно взять обстройку немцами современных Эльзаса и Лотарингии и созидательную работу графа Каллая в Боснии и Герцеговине; правления государей по избранию (римские папы, некоторые из польских королей, в особенности Станислав — Август) и могущественных временщиков. Таковы Голицын при царевне Софье, начинатель каменного строения в Москве, Разумовские при Елизавете и, в особенности, фавориты Екатерины II, между которыми — воистину колоссальный строитель, одержимый созидательными фантазиями, зачастую недалекими от неронического бреда, Потемкин. Этих честолюбцев строительство как бы утешает в невозможности завещать миру свою династию. Они не могут припечатать к человеческой памяти имя свое живой властью своего потомства, так придавливают его к земле камнями.