Свитки Мертвого моря

Но реальное и достоверное описание общественных, культурных, религиозных и политических сил, вовлеченных в эти события, по-прежнему отсутствует. Все внимание сфокусировано на апостоле Павле и ограничивается им. Если Евангелия стилизованы, то Деяния – тоже, хотя и существенно по-иному. Если Евангелия сводятся к абсолютному упрощению мифа, то Деяния представляют собой своего рода авантюрно-плутовскую новеллу, более того – памятник, созданный с намеренно пропагандистской целью, роль протагониста в котором принадлежит апостолу Павлу. В Деяниях можно узнать о мыслях, поступках и приключениях Павла, но реального представления о мире, в котором он действовал, получить невозможно. С точки зрения любого историка и даже любого ответственного журналиста никакое свидетельство об исторической эпохе не может считаться полным без упоминания, к примеру, о Нероне и пожаре Рима. Даже на такой окраине римского мира, как Палестина, происходили события и процессы, имевшие огромную важность для ее жителей. Так, например, в 39 г. н.э. Ирод Антипа, тетрарх [2] Галилеи, был отправлен в ссылку в Пиренеи. В 41 г. н.э. Галилея и Иудея, с б г. н.э. управлявшиеся римскими прокураторами, были переданы под управление царю Агриппе, и Палестина была объединена под властью монарха неримского происхождения (хотя и бывшего фактически марионеткой римлян) впервые за почти полвека, истекшие со времени правления Ирода Великого. Между тем ни одно из этих событий в Деяниях апостолов не описывается. Впечатление, возникающее при этом, сравнимо разве что с чтением, например, биографии Билли Грэма, который даже не упоминает о своих приятельских отношениях с президентами и прочими замечательными личностями, а заодно не упоминает ни об убийстве Кеннеди, ни о возникновении движения за гражданские права, ни о войне во Вьетнаме, ни о переоценке прежних ценностей, происшедшей в 1960-е гг., ни о Уотергейте, [3] и т. д. и т. п.

В отличие от христианских преданий, Палестина две тысячи лет тому назад была столь же реальной, как и любая иная историческая данность, – ну например, Египет царицы Клеопатры или императорский Рим, претендовавшие на Святую землю. Притом реальность ее существования была несводима к мифической простоте. Кем бы и чем бы ни были в действительности Иисус и Павел, их личности должны быть рассмотрены на более широком историческом фоне – в том водовороте персонажей, партийных страстей, государственных интересов и движений, которые имели место в Палестине в I в. н.э., образуя канву той самой ткани, которую мы называем историей.

Чтобы составить реальное представление о той эпохе, нам, как и любым другим исследователям, пришлось обратиться к другим источникам: римским докладным запискам, историческим хроникам, скомпилированным другими авторами, придерживавшимися иной ориентации и иных взглядов, аллюзиям в позднейших документах, разного рода апокрифическим текстам, описаниям учений и ритуалов всевозможных сект и исповеданий, соперничавших друг с другом. Не стоит и говорить, что Сам Иисус упоминался в этих источниках крайне редко, однако они дополняют обширную и подробную картину мира, в котором Он жил и учил. Действительно, мир Иисуса куда лучше документирован и освещен в хрониках, чем, к примеру, мир короля Артура или Робин Гуда. И если Иисус остается в нем почти неуловимым и ускользающим от внимания, то ничуть не больше, чем они.

Итак, мы с интересом и удивлением обратились к изучению реального фона «исторического Иисуса». Но как только мы ступили на этот путь, нам пришлось столкнуться с той же проблемой, которая противостоит всем исследователям библейских реалий. Мы обнаружили, что перед нами – на удивление широкий спектр иудейских культов, сект и исповеданий, политических и религиозных объединений, которые нередко враждуют со всеми прочими, а иногда смыкаются друг с другом.

Вскоре нам стало ясно, что привычные ярлыки, которые применяются для обозначения тех или иных групп – фарисеи, саддукеи, ессеи, зилоты, назореи, – являются неточными и мало что дают. Неразбериха и путаница ничуть не проясняются, и создается впечатление, что практически все составляющие учения Иисуса связаны с той или иной из этих групп. Так, например, насколько о подобных вещах вообще можно судить, Он был выходцем из семьи и окружения фарисейского толка и преуспел в развитии фарисейских взглядов. Ряд современных комментаторов Нового Завета подчеркивает разительные параллели между учением Иисуса, в особенности Нагорной проповедью, и учением авторитетнейших фарисеев, таких, например, как великий Гиллель. По мнению же одного из комментаторов, Иисус «сам был фарисеем».

Однако даже если изречения Иисуса временами перекликаются или почти дословно совпадают с официальным учением фарисеев, они в еще большей степени пронизаны мистическими, или «ессейскими», представлениями.

Иоанна Крестителя часто называют своего рода ессеем, и его влияние на Иисуса действительно привносит очевидный ессейский элемент в проповедь последнего. Согласно сохранившимся письменным источникам, мать Иоанна, Елизавета, приходившаяся, кстати сказать, теткой матери самого Иисуса, была замужем за первосвященником Иерусалимского Храма, что указывает на связь Иоанна и его отца, Захарии, с кругами саддукеев.

Кроме этого (что немаловажно для всей позднейшей христианской традиции), в числе сподвижников и последователей Иисуса явно были зилоты: например, Симон Зилот и, возможно, даже Иуда Искариот, [4] прозвище которого, по нашему мнению, могло происходить от свирепых сикариев. [5]

Разумеется, предположение о связи Иисуса с зилотами носит в высшей степени провокационный характер. Действительно ли Иисус был кротким, как агнец, Спасителем, каким он предстает в позднейшей христианской традиции? Так ли уж смирен и безгневен он был? Если да, то чем же объяснить столь гневные его поступки, как знаменитое изгнание менял, когда он опрокинул их столы в Храме? Почему он был подвергнут римлянами именно той казни, на которую осуждали исключительно бунтарей и мятежников? Почему буквально перед самым своим арестом в Гефсиманском саду он наставляет своих учеников обзавестись мечами? [6] Почему вскоре после этого Петр действительно выхватывает меч и отсекает ухо одному из слуг первосвященника? [7] А если Иисус в самом деле был куда более решителен, чем это обычно принято считать, разве это не означает, что он принимал более активное участие в политической борьбе? Но в таком случае как объяснить его готовность «отдавать кесарево кесарю», [8] – разумеется, при условии, если традиционный перевод этих его слов точен?

Подобные противоречия не только постоянно окружали Иисуса при жизни, но и пережили его, продолжая существовать как минимум сорок с лишним лет после его официальной смерти. В 74 г. н.э. крепость Масада, последний оплот восставших, противостоявшая римской осаде, была взята, но лишь после того, как оборонявший ее гарнизон совершил массовое самоубийство. Защитниками Масады, как известно, были зилоты – не столько религиозная секта, как это принято считать, сколько сторонники военно-политического движения. Насколько можно судить по обрывочным сведениям, пережившим века, взгляды защитников крепости по большей части совпадали с учением ессеев – этой ненасильственной, мистически настроенной секты, последователи которой уклонялись от любых форм политической, не говоря уже о военной, деятельности.

Таковы основные противоречия и путаница, с которыми нам пришлось столкнуться. Но если они вызвали растерянность у нас, то тем более они повергают в замешательство профессиональных ученых, «экспертов», разбирающихся в этих вопросах несравненно лучше и глубже, чем мы. Проплутав какое-то время по лабиринту фактов и с облегчением выбравшись из него, всякий сколько-нибудь надежный комментатор кончает тем, что вступает в спор со своими коллегами. По мнению одних, христианство возникло как своего рода квиетистская, мистико-схоластическая форма иудаизма, не имевшая, таким образом, никакой связи с воинствующими революционно настроенными националистами зилотского толка. По мнению других, христианство, поначалу действительно бывшее своеобразной формой иудейского революционного национализма, впоследствии подпало под влияние пацифистски настроенных мистиков – ессеев. Третьи полагают, что христианство выросло на базе основного русла развития иудейской мысли. Есть и такие, кто считает, что христианство начало обособляться от иудаизма еще до того, как на исторической сцене появился апостол Павел, ставший его основным идеологическим рупором.