Законодательство Ликурга и Солона

Ликург решил бороться с роскошью ещё и другим способом. Он повелел всем гражданам Спарты питаться за общим столом в общественном месте и всем потреблять одну и ту же, законом предписанную пищу. Далее было запрещено предаваться у себя дома изнеженности и приготовлять на собственной кухне дорогостоящие блюда. Каждому вменялось в обязанность ежемесячно вносить известное количество съестных припасов для общественных трапез, взамен чего государство отпускало ему пищу. Обычно за каждым столом собиралось пятнадцать граждан; чтобы быть принятым в число сотрапезников, требовалось согласие всех остальных. Никто не смел уклоняться от этой трапезы, не имея на то уважительных причин; это правило выполнялось столь неукоснительно, что даже Агий, один из последующих спартанских царей, выразивший по возвращении с победоносной войны желание поесть наедине со своею женой, столкнулся с решительным отказом эфоров. Среди кушаний, принятых у спартанцев, особая известность выпала на долю чёрной похлёбки. В похвалу ей говорили, что спартанцам нетрудно быть храбрыми, ибо не такое уж зло умереть, если питаешься их чёрной похлёбкой. Приправой к еде служили веселье и шутки, ибо Ликург и сам был таким другом застольного остроумия, что воздвиг в своём доме алтарь богу смеха.

Введение этих совместных трапез значительно способствовало достижению поставленной Ликургом цели: исчезла роскошная, дорого стоящая утварь, ибо ею невозможно было пользоваться за общим столом. Навсегда было покончено с чревоугодием; следствием этой строгости распорядка и умеренности было крепкое, здоровое тело, и здоровые отцы производили для государства крепких детей. Совместные трапезы приучали граждан к общественной жизни, и они ощущали себя членами одного и того же государственного образования, — излишне упоминать, что одинаковые условия существования, в одинаковой мере влияя на духовный склад граждан, порождали единообразие его.

Другой закон воспрещал кому бы то ни было покрывать свой дом кровлей, сооружённой с помощью каких-либо орудий сверх топора, а двери должны были изготовляться только пилой. В такой жалкой лачуге никому не пришло бы в голову обзаводиться хорошей утварью — ведь всем частностям подобает гармонично сочетаться с целым.

Ликург хорошо понимал, что создать законы для граждан — ещё далеко не всё; пред ним стояла ещё и задача создать граждан, пригодных для этих законов. В душах спартанцев ему надлежало закрепить навеки свои нововведения; в них предстояло ему умертвить восприимчивость к впечатлениям, не способствующим достижению этой цели.

Вот почему наиболее существенной частью его законов были законы, посвящённые воспитанию; ими он как бы замыкал круг, в котором спартанское государство должно было вращаться вокруг самого себя. Система воспитания была наиважнейшим творением государства, а государство — долговечным творением этого воспитания.

Пещась о детях, Ликург распространял свою заботу и на всё то, что связано с деторождением. Девушкам было предписано закалять себя телесными упражнениями, дабы роды у них были лёгкими и дети появлялись на свет здоровыми, крепкими. Более того — девушек заставляли ходить обнажёнными, чтобы приучить ко всякой погоде. Жених должен был похищать девушку, и ему разрешалось навещать её лишь по ночам, украдкой. Таким образом, в первые годы брака супруги мало общались друг с другом и любовь их сохраняла всю свою пылкость.

Какие бы то ни было проявления ревности, даже между супругами, решительно подавлялись. Законодатель подчинил своей основной цели всё без изъятия, в том числе и стыдливость. Даже верностью женщин он пожертвовал, только бы для государства рождались здоровые дети.

Всякий новорождённый принадлежал государству — для матери и отца он был потерян. Ребёнка осматривали старейшины, и если он был крепок и хорошо сложен, его тотчас передавали няне; если, напротив, он был слаб и увечен, его сбрасывали с Тайготской горы в пропасть.

Благодаря суровому воспитанию, которое они давали своим питомцам, спартанские няни славились по всей Греции, и их выписывали в далёкие края. Как только мальчику исполнялось семь лет, его отбирали от няни. Теперь его содержали, кормили и воспитывали вместе со сверстниками. С раннего детства приучали его преодолевать трудности и при помощи телесных упражнений приобретать власть над своим телом. Достигнув юношеского возраста, лучшие из них могли надеяться приобрести друзей среди взрослых, и эта дружба была пронизана одухотворённой любовью.

Игры юношей происходили в присутствии стариков, которые зорко наблюдали за первыми проявлениями их способностей, похвалой и порицанием разжигая юное честолюбие. Когда молодые люди хотели поесть вволю, им приходилось добывать съестное воровством; тех, кто попадался с поличным, ожидало суровое наказание и позор. Ликург избрал это средство, чтобы смолоду развить в них изворотливость и хитрость — качества, которые он в воине — а ведь он воспитывал их для ратного дела — ставил так же высоко, как телесную силу и храбрость. Мы уже видели, как мало Ликург считался с нравственными устоями, когда дело шло о достижении государственных целей. Впрочем, следует принять во внимание, что ни осквернение брака, ни эти вынужденные кражи не могли причинить спартанскому государству того ущерба, который они неминуемо причинили бы всякому другому. Поскольку государство взяло воспитание детей на себя, это воспитание нисколько не зависело от того, счастливы ли браки родителей и не запятнала ли их супружеская измена; а поскольку в Спарте почти всё имущество было общим и собственности там не придавали большого значения, то и охрана её не была делом первостепенной важности, как и посягательство на неё, — в особенности, когда само государство поощряло его в определённых целях, — не было преступлением против гражданского права.

Молодым спартанцам было запрещено наряжаться, кроме тех случаев, когда они шли в сражение или навстречу другой великой опасности. В этом случае им дозволялось делать себе затейливую причёску, надевать праздничную одежду, а также украшать своё оружие. Волосы, говорил Ликург, красят тех, кто красив, а некрасивых превращают в уродов. И бесспорно — законодатель поступил весьма прозорливо, связав представление об опасности с тем, что радостно и торжественно, и лишив её тем самым устрашающих свойств. Он пошёл ещё дальше. На войне допускалось некоторое послабление дисциплины: жизнь становилась вольготнее, и проступки наказывались не так сурово. Отсюда проистекало, что война для спартанцев была единственным отдыхом, и они приветствовали её, как радостное событие. Когда приближался неприятель, спартанский царь отдавал приказание затягивать песнь в честь Кастора , и воины, под звуки флейт, сомкнутым строем шли на врага; бодро и бесстрашно устремлялись они, в такт музыке, навстречу опасности.