Галлоуэй

Тут я как раз заметил сухой кедр, сучья которого были разбросаны вокруг, будто их срезал садовник. Я схватил ветку длиной побольше моей руки и толщиной примерно с запястье и двинулся вперед.

Волки отступили.

Они разбежались в разные стороны, а я похромал к лосю. Он был уже мертвый.

Волки отбежали ярдов на сто и уселись, не сводя с меня глаз. Ясное дело, они от своего не отступились, но было во мне такое, что их настораживало.

Совсем голый, я, должно быть, казался им слишком уж белым, и это никак не соответствовало их представлениям о человеке. Да еще они могли почуять запах крови, идущий от моих ног, а может, и гноя, хватало и его. Один из волков пробрался к тому месту, где я раньше лежал, и обнюхал все кругом, чтобы узнать, какие вести припасла для него эта лесная газета. Нетрудно было догадаться, что он вычитал там много такого, чего, на мой взгляд, ему знать не полагалось.

И все же в руках у меня была хорошая Дубинка, за спиной - каменный обрыв, а рядом - достаточно мяса, чтобы восстановить силы... если только удастся его разрезать. Да и шкура эта мне тоже нужна была.

Скала, у которой лось выбрал позицию для последнего боя, была высотой около тридцати футов и имела внизу откос еще футов на двенадцать или около того, вроде осыпи, состоящий большей частью из щебенки и обломков камня. Некоторые из них были обсидиановые.

Я подобрал хороший осколок подходящей длины и начал обкалывать его другим камнем. Мне приходилось видеть, как индейцы изготовляли наконечники для стрел, а мальчишкой, живя в горах, я и сам иногда делал небольшие охотничьи стрелы для своего лука. Чероки, среди которых мы выросли, показывали нам, как это делается.

Сейчас мне нужен был нож, и вот я стал отбивать от камня мелкие кусочки. Волки вовсе не собирались бросать такую гору мяса, но моя работа и стук камня по камню их настораживали - диких животных всегда настораживает все непривычное.

Поработал я какое-то время над ножом, а после собрал немного сухих веток и сложил их в кучку, чтоб были под рукой. Я еще не довел нож до такой формы, как мне хотелось, но какое-никакое лезвие уже получилось, и я взялся свежевать лося. Когда мне удалось отодрать достаточно большую часть шкуры, я разделил ее на две части, обернул ими свои ноги и завязал ремешками, вырезанными из той же шкуры. При одном взгляде на мои ступни у меня в брюхе закрутило от страха - такие они были окровавленные, изодранные и бесформенные. Однако, когда я обернул их влажной шкурой, стало легче передвигаться, и я, опираясь на свою дубинку, начал потихоньку ковылять.

Скала, под которой встретил свою смерть лось, была тридцатифутовым обрывом, которым заканчивался длинный, крутой горный склон, и по склону этому с горы за много лет чего только не нападало - так и получилась эта самая осыпь у подножья. Было там полно сухого дерева, а уж выбор всяких разных камней - самый богатый. Мне нужен был железный колчедан, чтобы добывать огонь; рылся я, рылся, наконец нашел несколько обломков и отбил два удобных камня.

Рядом с лосиной тушей я сложил разодранную на волокна кору; растертые сухие листья, щепки, а потом начал колотить одним куском колчедана о другой. Искры сыпались вовсю, но мне пришлось потратить добрый час, чтобы заронить одну из них в растертые листья и кору. Тут уж я принялся ее холить и лелеять и осторожно раздувать, чтобы занялся огонь.

Когда появился маленький язычок пламени, я стал полегоньку подбрасывать в него сперва коры, а после подложил несколько смолистых сосновых щепок, и огонь наконец ярко запылал. Когда же запрыгали языки пламени и костер начал потрескивать, настроение у меня стало как утром в первый день творения. Время вообще замерло и стояло на месте до тех пор, пока я не съел кусок мяса, поджаренный на палочке над огнем. А потом я взялся доделывать нож.

Волки, как видно, и не думали уходить, и укорять их за это мне совесть не позволяла, так что я отрезал несколько кусков мяса, которых мне самому есть не хотелось, и бросил им. Они их осторожно обнюхали, потом поспешно сожрали, но вид у них был слегка озадаченный. Казалось, что никогда раньше их никто не кормил.

Занимался я всеми этими делами, но мне не давала покоя мысль об этих самых хикариллах. Апачи не хуже волков, уж они-то никак не бросят погоню, а мой окровавленные ноги оставили им такой заметный след...

Поддерживая костер, я освежевал лося до конца, соскоблил часть жира со шкуры и вырезал лучшие куски мяса. Отломил несколько кусков рога, потому что из них получаются удобные инструменты для обкалывания камня, а после завернул отрезанное мясо в лосиную шкуру. Возился я, а сам время от времени бросал то кость, то еще что-нибудь волкам, у которых отобрал добычу.

Я их понимал, им ведь тоже есть хотелось.

Я непрерывно обшаривал глазами местность в южной стороне, но не замечал пока никакого движения. Неприятно. Первый взгляд на апачей часто оказывается и последним.

Наконец я погасил костер, завернул два куска колчедана в шкуру вместе с мясом, вскинул сверток на плечо, взял свой посох и двинулся в путь. Пробираясь вдоль обрыва, я направился на север. Позади меня волки рычали и грызлись над тем, что осталось от лося.

"Флэган Сэкетт, - сказал я себе. - Ты в долгу перед этими волками, определенно в долгу".

Небыстро я шагал. Мясо и шкура - это была изрядная ноша, а ноги, несмотря на обернутую вокруг них лосиную кожу, при каждом шаге страшно болели. Надо бы мне найти укрытие, место, где можно отдохнуть, отлежаться, пока заживут ноги... если они заживут.

Пустыня осталась позади. Передо мной и вокруг меня раскинулись невысокие зеленые холмы, изрезанные серыми зазубренными скалами, покрытые небольшими осиновыми рощицами и разбросанными то здесь, то там соснами. Дважды мой путь шел вдоль гребня холмистой гряды, и тогда я, скрываясь за редкими деревьями, осматривал на ходу местность позади.

Дикая это была страна, безлюдная; кое-где в тени, куда не доставало солнце, лежали снежные островки. С гор тянуло холодным ветром; а я брел тут, голый и босый, позади меня были враги, а впереди - ничего, кроме надежды.

Один раз я сбросил на землю свой тюк, чтобы собрать змеиной травы, на которую наткнулся в ложбине, и с благодарностью вспомнил свое детство, проведенное в горах, когда я научился всему, без чего в диком краю не выживешь.